История одной семьи

Среди двух десятков девочек из разных районов Бари я оказалась единственной из квартала Сан-Никола. Вскоре мы с сожалением обнаружили, что суровая сестра Линда будет преподавать у нас итальянский язык, историю и географию, а также, исключительно для собственного удовольствия, прочитает нам начальный курс латыни. В первые школьные дни я подолгу анализировала ее поведение, изучая недовольный взгляд, которым мать-настоятельница обычно мерила учениц. Жизнь в нашем районе помогла мне обзавестись шестым чувством и научиться понимать людей. Для таких, как я, было жизненно важно знать, кто достоин доверия, а с кем лучше лишний раз не встречаться. Через неделю у меня сложилось собственное мнение о сестре Линде. Я решила, что она многие годы прожила в одиночестве и печали, из-за чего эмоции у нее притупились, а чувства поблекли, оставив в сердце лишь несколько отчаянно-ярких страстей: латынь, литературу и оскорбления.

— Ты идиотка, — бросала она, когда кто-то из девочек не мог ответить на вопрос.

Многих моих одноклассниц такие эпитеты доводили до бесконечных истерик со слезами. Некоторые сидели опустив голову до конца урока и при первой возможности пытались восстановить свою пошатнувшуюся репутацию в глазах учительницы. Что же до меня, то я привыкла к резкости учителя Каджано, к невзгодам жизни в бедном районе и к тягостным перепадам настроения отца, поэтому ни одно оскорбление монахини меня не задевало. По-своему я понимала сестру Линду. Женщина с ее культурным уровнем могла бы добиться комфортной жизни, выполнять важную работу. Вместо этого она выбрала печаль монастыря. Я представляла ее в темной и тихой келье, окутанную холодом казенного житья, вынужденную проходить каждодневное испытание жестким матрасом и вставать ни свет ни заря на утреннюю молитву. Возможно, когда-то она была красива и тоже могла испытывать неодолимое любовное томление. Но его сокрушила монастырская серость, где чувства сестры Линды со временем свелись к мелким обидам, незначительным переживаниям других сестер, маниакальной заботливости, скрытой зависти, делам милосердия, усталым молитвам, вынужденной вежливости и крайней строгости. В конце концов мой ужас перед учительницей превратился в мучительное сострадание.

Но мне сразу же пришлось принять суровые правила социальной иерархии, неписаный закон, который передавался из поколения в поколение. Несмотря на одинаковую синюю униформу, строгие прически и запрет на косметику, разное происхождение оставило на ученицах неизгладимый след. Это сквозило в надменных взглядах, которые одни девочки бросали на других; в осторожных жестах, выпяченных в знак согласия губах, поворотах головы, слаженных движениях рук — всех тех сигналах, которые я невольно замечала. Со мной учились дочери юристов, врачей, университетских профессоров, составляющие элиту нашего класса. Они очутились за партами рядом друг с другом без всякого сговора, по наитию: просто признали, что равны между собой. Дальше шла большая группа дочерей офисных работников, служащих Enel[14] и Sip[15], одержимых социальным ростом. Их матери-домохозяйки мечтали, что дочери получат те же возможности, что и сыновья. Эти девочки заучивали уроки наизусть, чувствуя, что во многом уступают богатым одноклассницам; они выкладывались на полную катушку, посвящали долгие часы учебе и покорно внимали наставлениям сестры Линды.

А еще была я, Мария Малакарне. Чужая и для тех и для других. Наверное, поэтому одноклассницы боялись и ненавидели меня. Я разрушала их иерархию, попирала каждый шаг социальной эволюции. Я говорила почти сплошь на диалекте, но при этом получила «восемь» по итальянскому[16]. Я не видела пользы в латыни, но выучила ее довольно легко. Я любила историю и в то же время не слишком отставала по математике, хоть и не добивалась по этому предмету отличных оценок. Через несколько недель меня окружали заклятые враги. С одной стороны — девочки из элиты, которые не могли стерпеть такую персону в своем фальшивом и блеклом мире, с другой стороны — дочери «белых воротничков», жертвующие собой, дабы продемонстрировать, что эмансипация возможна, пусть пока и не для всех.

4