История одной семьи

Мы сели на диване в большой столовой, бабушка Ассунта в центре, я слева от нее. С другой стороны устроились мама и тетя Кармела. Альбом открывал мне страницы неизвестной жизни моих предков. Дедушка Армандо в молодости, очень похожий на папу, и бабушка Ассунта, на каждой фотографии одетая с иголочки. Маленький мальчик, такой красивый, что казался девочкой. Первое фото за партой — на шее большой бант, завитушки волос на голове. Это был мой отец. Меня поразило, насколько мы с ним похожи, хотя раньше мне никто об этом не говорил. Внезапная мысль заставила меня замереть с широко открытыми глазами, глядя на эту фотографию: я плод этого ребенка, ставшего мужчиной шестидесяти лет с темным лицом и морщинами в уголках глаз, очень ярких глаз, привлекающих внимание цветом — перемежающиеся мазки светло-серого и ярко-синего. На другие фотографии я смотрела со странным спокойствием, пришедшим следом за опустошением предыдущих часов. Вот она, та невидимая шелковая нить, которая связывает меня с матерью и отцом; та же самая нить, которая связывает меня и с нашим районом. И как бы я ни старалась разорвать ее, она оставалась все такой же прочной — мягкой, но нерушимой. Бабушка поцеловала фотографии своего покойного мужа и дочери, которую почти не видела, потому что та слишком далеко жила, а потом с такой же ностальгией чмокнула фотографию папы, как если бы она и его потеряла, хотя они находились в одной комнате. Затем бабушка Ассунта улыбнулась через силу и нежно расцеловала меня в щеки.

— А теперь давайте спать: завтра Рождество, и надо будет идти на мессу.

Мы все послушались, даже дядя Альдо и папа, которые с радостью выпили бы еще несколько глотков игристого вина.

— Спокойной ночи, Мария, — прошептала мама, поглаживая мне волосы. Думаю, она ждала от меня каких-то слов, но я промолчала.

Лежа на кровати, подложив руки под голову и скрестив ноги, я смотрела в потолок и представляла, что вижу проектор, который показывает мне по очереди всех, кто что-то значил в моей жизни: бабушку Антониетту, Винченцо, учителя Каджано, сестру Линду, Алессандро, бабушку Ассунту, Джузеппе, маму, отца. Несмотря ни на что, я не могла вычеркнуть его из своей жизни: та невидимая нить крепко связывала нас. Наконец перед глазами потекли образы Микеле, медленно, чтобы я могла насладиться их нежностью. Каждая минута, проведенная с ним, каждый жест, каждое слово проникали внутрь, как осколки разорвавшейся бомбы.

Полночь наступила минуту назад.

— Счастливого Рождества, любовь моя, — прошептала я, прежде чем закрыть глаза, но, когда уже собиралась погрузиться в сон, услышала какой-то звук у окна, похожий на звяканье ложки в чашке.

Я включила свет. Дул сильный ветер, он гнул деревья и крутил листья в бесконечных вихрях. Я подошла к окну и увидела Микеле. Этого не могло быть. И все же он улыбался мне через стекло, живой и настоящий.

— Счастливого Рождества, любимая, — сказал он.

Я открыла окно и принялась целовать Микеле куда попало, ошеломленная счастьем, которое в тот момент представлялось мне незыблемым. Казалось, этот уголок в сельской местности, эта старая комната в старом доме и были тем миром, где мы с Микеле всегда существовали.

— Как ты меня нашел?

И как он нашел мою комнату…

— Это было легко, — улыбнулся Микеле, — я спросил ваших соседей. Посмотрел на них томным взглядом, и они не устояли.

В тот момент я была благодарна маме за привычку рассказывать соседям обо всех наших делах. Я обожала смех Микеле, он внушал мне чувство, что все возможно. Ночь была ясной, в воздухе носился сладкий запах яблок. Белая рубашка Микеле выделялась в темноте ярким пятном.

— Ты там замерзнешь, забирайся внутрь.

Он залез в комнату, мы закрыли окно и крепко обнялись. Я почувствовала, как знакомое тепло растекается по мышцам и делает ноги ватными. Уткнулась лицом в грудь любимому, вдохнула его запах, затем закрыла глаза и отдалась на милость его поцелуев.

— Мне жаль, что так вышло с моим отцом.

— Неважно, я поговорю с ним снова. Рано или поздно мне удастся его убедить.

Я смотрела на него и чувствовала, как по щекам текут слезы. Микеле, конечно, прочитал у меня в глазах страх и отчаяние, потому что попытался утешить меня:

— Не волнуйся, все образуется. — Он только что потерял отца и все же был тут, со мной.

— Ты не знаешь моего папу, он никогда не передумает! — пожаловалась я, смиряясь со своей участью.

Со временем, переосмысливая события моей жизни, я пришла к выводу, что ничто не происходит случайно, каждый шаг является неотвратимой необходимостью, предназначенной мне судьбой с рождения. И мой отец, хорошо это или плохо, тоже был частью замысла. Как грубый неровный мазок на картине, раздражающее пятно, — но художнику необходимо каждое движение кисти.

— Давай убежим вместе, — прошептала я, как будто найдя выход из всех наших затруднений. — Возьмем твою лодку. Посмотрим, как там, за морем. Или поплывем куда захотим. — Чем дальше я говорила, тем больше смысла видела в таком решении. — Я напишу письмо маме. Надеюсь, она сумеет меня понять.

Микеле схватил меня за плечи и заглянул в глаза: