История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия)

Знала ли Ира, что творилось в стране, когда у власти стоял сначала Георгий Димитров, ее дядя, а потом ее отец – Вылко Червенков? Не могла не знать. Процесс над Трайчо Костовым обсуждался во всех газетах. А отец ее подруги Нади Живковой? И в разговорах Володи проскальзывало насмешливое удивление неожиданной смертью Димитрова. Помню, шли по скверу, мавзолей уже был выстроен и высился белым кубом слева за деревьями. Володя предложил зайти в мавзолей, но он был закрыт, и тогда Володя сказал с нескрываемой насмешкой: «Поехал здоровым, только отдохнуть…»

Мне хотелось еще раз пройти мимо Володиной могилы. Я свернула с дороги и тут увидела их. Двое мужчин шли со мной в ногу, по параллельной аллее. Лживые спины, обтянутые светлыми плащами, шли рядом. Я оглянулась – никого. Тишина. Только Ирин шепот в ушах:

– Нехорошо, что они видят, что ты мне что-то передаешь.

Только шорох за спиной. Как я могла забыть? Не обратить внимания? Да, Ира подняла папину книгу и помахала ей высоко над головой, давая возможность им, это я сейчас поняла, разглядеть ее и сфотографировать.

– Пусть видят, что не рукопись, – так, кажется, сказала она. – Отец оставил рукопись. Они боятся, что я ее переправлю в Москву. – Кажется, она даже полистала папину книгу и потрясла ею.

Я вспомнила, как вздрогнула Ира, как быстро обернулась на шум, когда рассказывала про смерть Володи, и как успокоилась, когда увидела женщину в черном, опустившуюся на колени у соседней могилы.

– Возвращайся по этой тропинке, – шептала она. – Здесь самая близкая дорога. Хочешь, я пойду с тобой?

Нет, конечно, я этого не хотела. Я хотела побыть с мамой наедине. Но как же я могла не обратить внимание на ее слова?

Я взглянула налево, я опять их не видела, но они рыскали где-то рядом. Нюхали. Шли по следу. Словно это были те, из прошлого, словно только что выскочили из дома, оставив лежать там Володю.

К Володе я не пошла, прошла быстро прямо на трамвайную остановку. На остановке никого не было. Улица казалась пустынной, за спиной высилась высокая кладбищенская ограда, закрывая уходящее солнце. Огромный детина с тяжелым лицом оторвался от ларька напротив, где я несколько часов назад покупала цветы, сейчас уже закрытого, и двинулся на меня. Не дойдя шага четыре, он приостановился на рельсах, не сводя с меня глаз. На груди у него что-то сверкнуло. Я почувствовала легкую тошноту. Мне показалось, он щелкнул фотоаппаратом, не двигая руками. Тут же я услышала трамвай. Он завизжал на повороте и распахнул двери.

Длинный, округлый, как тюбик от пасты, трамвай, покачиваясь, двигался по городу. Я вглядывалась в лица окружающих, пытаясь выделить сверстников, и не видела. Город был чужой. Казалось, что единственно, кто уцелел из того времени, – это были они. Они были бессмертны. Просто я этого раньше не знала.

Город стал чужим. Невозможно было представить, что когда-то я бегала по этим улицам, спешила в школу. С этим городом меня связывал лишь старик, который, я знала, сейчас сидит за письменным столом и пишет, склонив лобастую голову, в очах с толстыми линзами, делающими огромными его черные глаза. Пишет своим мелким четким почерком. Время от времени он встает и медленно идет на кухню, чтобы поставить чайник или принять лекарство. И трамваи, проходящие мимо, и магазины, в которые мне предстоит зайти, и телефонные будки – все это мой старый папа. Теперь, может, и сам не верит, что это он, худой и легкий, с копной черных вьющихся волос, встретил девушку на явке в Белграде, которая стала потом матерью Володи и Иры. У девушки был длинная коса и светящееся лицо.

Проехали дом, в котором убили Володю. Я заглянула в арку. Пусто. Я вышла из трамвая. Уже заметно стемнело. Огромный детина, перегнав меня, быстро побежал по лестнице акведука, на середине остановился, оглянулся.

Когда я открыла дверь, папа стоял в коридоре. Глаза его были черны и злы. Он поднял кулаки и закричал:

– Сумасшедшая! Где ходишь! Что случилось?

Очки блестели слезами.

– Тс-с-с-с, – сказала я. – Тс-с-с!

Я обняла его за шею, и мы пошли пить чай на кухню. Потом он ушел в кабинет, сел за стол. Я пошла за ним, взяла одну из тех его книг, что отдала Ире, лежащих стопкой, села в кресло. Я искала портрет Володиной матери. На меня спокойно смотрела красивая девушка с длинной русой косой. Лицо девушки светилось.

– Этот свет, – сказала Ира, – у Володи от мамы. Мама светилась. Это знали все. Мама любила Володю больше, чем меня. Они были очень похожи.

Я подняла глаза и взглянула на папу. Я хорошо видела его затылок с аккуратно подстриженными седыми волосами, большую розовую лысину. Глубокая складка вдавливалась в шею, разрезая ее поперек.

– Папа, – сказала я тихо, – мне кажется, за мной следили. Это возможно?

Отец повернул голову, розовый высокий лоб был прорезан двумя глубокими морщинами. Он внимательно глянул на меня.

– Возможно, – отозвался он. – Но, если так, то они должны были зайти следом за тобой и все расспросить у портье. Кто сегодня дежурил? Кто дежурил? – закричал папа.