История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия)

За окном стоял зимний вечер. Нет, я не вспомнила 1938-й, но мне стало физически плохо. Вероятно, все-таки прав был один знакомый, который утверждал, что у меня умное сердце. Не ум, a сердце…

А после возвращения с похорон нас с Милькой вызвали в болгарское землячество и сказали, что мы нарушили советский закон. Ранее жившие в СССР не имели права быть посланными болгарским правительством на учебу в Советский Союз без принятия болгарского гражданства. Не отказываясь от советского гражданства, мы стали гражданами Болгарии, то есть иностранцами, и не имели права без разрешения выезжать далее чем за сто километров. Донесла о нашей поездке Клара.

– Признаю, что нарушила, – сказала я, – но никогда не буду раскаиваться, что попрощалась с Иосифом Виссарионовичем Сталиным.

– Вероятно, ты не знаешь, каким авторитетом пользуется твой отец у себя на Родине, раз так себя ведешь.

Это было больнее всего. Мне вынесли выговор.

Дорогой мой папа. Я думала много над твоим письмом и вообще над всей этой историей. Прежде всего, наверное, надо тебе более толково передать содержание собрания. Мать Клары звонила вам и говорила, что нас с Милькой ругали, а Клару хвалили. Да, это отчасти правда. Хвалили. Но за что? За то, что она настоящая карьеристка. За то, что она умеет прикрывать свои (если они у нее есть) мысли льстивыми словами, за то, что она умеет очень здорово приспосабливаться. Так думаю я, так думают многие. Но когда они начинают высказывать свои мысли вслух, то получается все наоборот. Клара сознательная, она поняла роль коллектива, приняла авторитет и т. д. Ты понял, что нельзя горячиться, высказывать многое вслух, на каком году жизни? Я это поняла на двадцатом. Я, конечно, не стану Кларой. Мне это противно. Меня воспитали, в отличие от нее, честным человеком. Но я не буду больше такой наивной дурочкой. Мне совершенно ясно, что чем больше я буду ругаться, тем больше наживу врагов. Ничего не исправлю. Ничего не докажу. Бороться действительно надо не так, и прежде всего надо научиться выдержке.

Папа отвечает:

Из-за отсутствия личного достоинства и жизненного такта у твоих знакомых ты не горюй. Будь внимательной со свой оценкой. Они часть коллектива. Ты будь здорова и катайся на коньках.

С болгарским землячеством у меня не сложились отношения. Ничего даже близко похожего на те, которые были у папы в тридцатых годах, когда председателем был Крум Бычваров – он же Бочаров, – когда собирались на квартире у Дубова-Крычмарского. Я не только не чувствовала себя болгаркой, но и не видела в студентах из Болгарии ничего, достойного уважения. Я не хожу или хожу очень редко на собрания, меня ругают, что я веду себя как буржуазная дама. Что это значит? Одеваюсь не так, на шее у меня цепочка. Да это же подарил папа! Но главное, я не верю ни одному слову, я чувствую ложь, чувствую лицемерие. Мне кажется, я их вижу насквозь. И то, что я там вижу, не только не нравится, а вызывает во мне чувство отторжения. Мало ли что у меня паспорт болгарский! Я всю жизнь была русской!