Мой дед по материнской линии, Вячеслав Григорьевич Курдюмов, был настоятелем Ильинской церкви, стоявшей на маленькой Вознесенской горке. У деда был небольшой домик на шесть комнат и прекрасный, ухоженный сад с липами, яблонями, грушами, малиной, смородиной… Дед был садовод, переписывался с Мичуриным. По осени яблоки и груши лежали грудами во дворе и хранились в сарае до весны. Мама любила рассказывать о зале, освещенном солнцем, о раскрытом блестящем рояле, о лампе с матовым абажуром над круглым обеденным столом. Это была гостиная и столовая одновременно, с четырьмя окнами, выходящими на улицу.
За роялем часто сидела моя бабушка и, распустив волосы, пела романсы. Потом на нем наигрывала вальсы моя мама, играл Жорж, потом младший, Володя, сочинял, сидя за роялем, и часто в ответ на просьбу «исполни то, что ты играл вчера» мама слышала: «Я забыл».
Другие комнаты выходили окнами во двор: девичья, где жили мама с сестрой Лелей, комната для мальчиков, Жоржа, Славы, Гриши и Володи, спальня деда Вячеслава Григорьевича и бабушки Ольги Константиновны, комната Елены Андреевны (которая с 1906 года жила в семье дочери) и кабинет деда.
На Пасху говели, пекли куличи, красили яйца. Тесто ставили в кладовке, бегать мимо запрещалось. Ночью шли на службу всей семьей, кроме бабушки. Протоиерей отец Вячеслав вел праздничную, самую красивую службу, выходя на амвон в одеяниях то серебристых, то золотых. Никого не замечая, глядя вверх, он делал шаг с амвона прямо в плотную толпу молящихся, с сияющим лицом возглашал: «Христос воскресе!», и ему отвечали с радостью: «Воистину воскресе!» Некоторые приходили в Ильинскую церковь из-за священника, уж очень красив был отец Вячеслав. Возвращались под утро, шли по городу, стараясь донести горевшую свечу в специально склеенном фонарике. Бабушка в праздничном платье встречала на пороге. В столовой ждали белоголовые куличи, в зелени – красные яйца, холодные закуски… Все христосовались. В комнатах горели разноцветные лампадки, в каждой своя. Наутро мама надевала широкую блузку на резинке, клала за пазуху кучу яиц, выходила на улицу стукаться – чье крепче.
Из шестерых детей священника мама, кажется, была единственная верующая, она единственная в сочельник не притрагивалась к еде до первой звезды, соблюдала пост. Мама отличалась от других детей и болезненной привязанностью к дому (что унаследовала я). Когда братья заболели скарлатиной и девочек переселили к бабушке, матери отца Клавдии Ивановне Курдюмовой, имевшей собственный дом в центре города, то мама после школы, с тяжелым ранцем за спиной, возвращалась вовсе не к Клавдии Ивановне, а шла к своему дому и ходила там под окнами. Она страдала. Мама ходила до тех пор, пока ее отец не сказал:
– Уж лучше скарлатина.
И мама переболела скарлатиной.
Со спокойной доверчивостью разрешала вытворять старшей сестре Леле все, что той вздумается. Однажды Леля выстригла ей на лбу челку, и классная дама пришла в ужас:
– Вера Курдюмова решила понравиться мальчикам?!
До одиннадцати лет жизнь была беззаботна. Бегала по улице босиком, загребая большим пальцем мягкую землю. Однажды ночью («бежишь, и такая темнота, что хочется раздвигать ее руками») натолкнулась на спящего теленка и, не помня себя от страха, бросилась в одну сторону, теленок в другую. На длинной, с километр, улице был единственный фонарь.
– По околотку ночью ходил сторож, стучал в колотушку, проснешься, ждешь – слышишь постукивание – стук-стук, становится спокойнее, и засыпаешь… Мама уедет в гости, я надену шляпу с вуалью, подойду к зеркалу и любуюсь. Казалась себе очень красивой, особенно в сумерках…
– Бегали на речку купаться. И как нас одних пускали? Вылезешь – зуб на зуб не попадает. Волосы не просыхали.
А кто же занимался воспитанием детей? Бабушка ведь была занята собой. Знаю, кухарка была. Была прачка. Няня была, но только у маленьких детей. Гувернантки, конечно, не было.
Воспитывал маленький дом с патриархальным провинциальным укладом, где чтились все заповеди, освященные Евангелием.
Дедушка с утра, после совершения обедни, треб, отслужив молебен или панихиду, шел в гимназию, где преподавал географию, историю и Закон Божий. Возвращался домой, обедал, ложился на час отдохнуть. Потом работал в саду.
Бабушка жила светской жизнью. Обаятельная, изящная, горячо любимая мужем, ездила в гости, по магазинам, была душою общества. Правда, если кто-нибудь заболевал (а это, надо думать, случалось нередко – ведь шестеро детей!), то бабушка превращалась в сиделку и уже не отходила от больного до полного выздоровления.