Читаем История одной семьи полностью

К несчастью, письма от папы я так и не прочла. Очень обидно, но я не теряю надежды, что скоро смогу наладить с ним и с мамой связь. Напишите, пожалуйста, им об этом.

Я по-прежнему жива и здорова. Меня окружают хорошие люди, которые относятся ко мне, как к дочери. Здесь есть одна женщина, которая мне так же дорога, как когда-то Вам — моя мама. Даже профессия у неё та же, что и у мамы.

Теперь я опять работаю на воздухе. Это мне только полезно.

Стеллочка, очень жду Ваших писем. Почти все книги я уже прочла. Это — моё богатство, все у меня берут, как в библиотеке.

Всего хорошего. До свидания, крепко целую.

Адрес на конверте немного неточен. Надо: п/я 215/020-К.


Письмо отца было в посылке Стеллы, но мне его не отдали.


8.8.54

Дорогая Стеллочка!

Только недавно получила Ваше письмо от 25 мая. Вы пишете, что только что получили моё первое письмо. Очень жаль, что у нас такая слабая переписка. Теперь я могу писать очень часто, мама и папа — тоже. На днях послала письма маме и папе. Вчера написала папе письмо. Собираюсь завтра отправить.

Открыточка мне очень понравилась. Она у нас висит на стене, и все ею любуются.

Кажется, я Вам уже писала, что сейчас у меня очень хорошие бытовые условия, живу в комнате для 4-х человек, вместе с женщиной, к которой я очень привязана.

Сейчас выходной день. До обеда я лежала и читала Пушкина. Я учу наизусть «Моцарта и Сальери». К сожалению, с музыкой тут неважно. Конечно, Бетховена не услышишь.

Стеллочка, пишите почаще. Очень бы хотелось иметь какую-нибудь мамину фотографию. Мне ничего сейчас не нужно, кроме писем. Правда, очки у меня очень плохие. Во-первых, слабые, а главное — кривая оправа. Я очень мучаюсь, даже стала немного косить. Пока здесь нет окулиста, так что рецепт выписать некому, а я даже не знаю, какая у меня сейчас близорукость. Думаю, что не больше –6. Если можно, пришлите мне, пожалуйста, очки с диоптрией –6. Оправа пусть будет подешевле, только обязательно не кривая. Знаете, Стеллочка, мне нужно, чтобы стёкла можно было вытащить, то есть, чтобы в оправе были маленькие винтики. Это нужно на случай, если стёкла окажутся слишком сильными. Футляр у меня есть. Правда, я не знаю, можно ли в Москве достать очки без рецепта. Очень не хочется беспокоить Вас такой просьбой, но приходится.

Вы спрашиваете, понравились ли мне книги. Какой вопрос! Не только мне понравились, но я их едва смогла прочесть, так их все хотели читать. Мои друзья Вас знают и восхищаются.

На фотографии мне больше понравились Вы, чем Ира. Она мне, между прочим, так и не пишет больше. До свидания. Целую, Майя.

Лирику Лермонтова и «Сакко и Ванцетти»[116] я ещё не получила.


Первое дошедшее до меня письмо отца из лагеря в Казахстане:


Теректы, 8.8.54

Маёчек, милая!

Давненько я от тебя ничего не слыхал. Я это не в порядке жалобы. Понимаю, как трудно писать, мне самому это трудно. Вот если бы устно поговорить… Но и это будет и, возможно, скоро. Меня мало трогают «ожидания», но я уверен, что кое-что сбудется несомненно. Если бы я был хоть сколько-нибудь осведомлён в твоих делах, то, мне думается, я мог бы примерно определить, на что ты можешь рассчитывать в ближайшее время. Что, если ты вспомнишь старика Эзопа и дашь мне понять, в чём твоё дело?

Я очень рад за тебя, что ты, может быть, нашла своё призвание — искусство. У тебя и раньше, помнится, были большие способности. Одно мне совершенно ясно — что т. наз. «сроки» — вещь совершенно пустяковая. «Ничто не вечно под луной».

Старикам, конечно, много легче. Вы, молодые, часто склонны переоценивать преходящее и принимать его чуть ли не за вечное. Я же твёрдо уверен, что мы скоро увидимся.

Живу я тоже неплохо. Здоровье моё примерно такое же, как раньше. Правда, большая седая борода придаёт мне вид патриарха, но я ещё чувствую себя вполне молодцом, хотя зовут меня все дедушкой. Я теперь на новом месте, где меня совершенно освободили от работы. Жару я переношу легко, читаю и думаю о прочитанном и пережитом. К сожалению, передумывать приходится многое. Увлёкся естествознанием, в особенности физикой. Перечитываю всякие научно-популярные брошюрки, стараясь среди мусора найти ценные фактические данные. Ну вот, я увлёкся собой, и приходится сразу обрывать.

Милая, напиши о себе. Как ты живёшь, как твои глаза и, по возможности, как ты думаешь. Целую тебя крепко, мой Маёчек. Твой неунывающий папа.


Вот первое из сохранившихся моих писем матери, посланное «через волю», т. е., неофициальным путём:


3.9.54

Дорогая моя мамочка!

Не знаю, получишь ли ты моё письмо. Но — пользуюсь моментом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное