Читаем История одной семьи полностью

Стихотворения прекрасны. В особенности «Родине». Хороши не только по чувству, но и по технике выполнения. Неужели это ты? Я тебе напишу отдельно, а это только, чтобы избежать недоразумения. Целую, папа


17.7.55

Дорогой Маёчек, здравствуй!

Получил, наконец, авиа-письмо Иринки. Она писала его, сидя у мамы. Из него я узнал, что мама хорошо выглядит, что она несколько поправилась, но мало изменилась, несмотря на седые волосы. Теперь я с ещё большим нетерпением буду ждать впечатлений мамы об Ирине. Я знаю, что она хорошенькая — она всегда такой была, но её духовный облик для меня совершенно неясен. В духовном отношении она нам с мамой обязана ещё меньше твоего. Какой она получилась?

Твоё письмо со стихотворениями ношу в кармане с собою и одно из них, «Родине», показываю умным людям. «Сон» я никому не показываю потому, что оно очень автобиографично, и думаю, что я не имею права его показывать. «Родине» — хорошо. Это даже мне, совершенно бездарному в поэзии, очевидно. Я имею ввиду исполнение. «Страдалец народ», «русский край» — всё это народническое, и вызывает во мне какое-то смешанное чувство. Не пройденный ли это этап? Не нужна ли какая-то другая исходная позиция?

Между молодёжью моего времени и тобой с друзьями — существенная разница. Нам не нужно было так много знать. Была совершенно очевидная, общепризнанная ближайшая задача. Все противоречия и расхождения были далеко впереди и представляли, т. сказать, академический интерес. У вас — совершенно другое дело. Вам необходимо знать неизмеримо больше, а знаете вы ещё меньше нашего.

Я уже писал тебе, что я тут беседую иногда с умными людьми. На днях я гулял с одним «бывшим» историком. Разговор как-то перешёл на такую, казалось бы, отвлечённую тему, как история Киевской Руси …[161]

P.S Ввиду единодушного осуждения моих усов, я решил принести их на алтарь красоты. Но только перед самым отъездом.


24.7.55.

Здравствуй, доченька!

Получил письмо мамы — первое после свидания с Ириной. Хорошее письмо. Она пишет что Иринка — «взрослый и интеллигентный человек», женственная, изящная, с хорошими манерами и, что меня совсем поразило, очень сдержанная. Помнишь, как по дороге в Черновицы один из наших попутчиков назвал её «шило». Нам с мамой незаслуженно повезло с дочками. Но мама также пишет, что здоровье Ирины неважное: плохо с сердцем и лёгкие не в порядке. Живётся ей тоже нелегко.

Я исправно выполняю твоё желание: читаю Пушкина. Однако — это безнадёжно. Меня искренно интересует один только поэт — М.У., остальные меня мало захватывают, не сердись! К тому же, как на грех, первое стихотворение, которое мне попалось на глаза, когда я открыл наугад 1-й том Пушкина, было «Клеветникам России», и мои старые предрассудки немедленно проснулись. Но об этом в следующий раз.

Ты наверное ругаешься за это столь путанное послание. Я его перечитал и сам над ним посмеялся. Но я не хочу писать другого, так как почта скоро уйдёт. Привет твоим подругам. Целую. Твой папа.


28.7.55.

Дорогая моя!

Получил твоё письмо от 16.7, в котором ты, между прочим, упоминаёшь о своих институтских занятиях и о диссертации. Как я тебя понимаю, когда ты говоришь, что нужно было ещё много учиться и много знать. Но ведь ещё не поздно — ты ещё молода, и жизнь твоя ещё впереди.

Очень понимаю твой интерес к философии. Это, действительно, венец всей науки. Но, признаюсь, твои рассуждения о точных науках и, в особенности, о физике и даже об истории мне кажутся несколько легковесными (не обижайся).

Напомню: в русском языке слово правда имеет два значения: правда-истина и правда-справедливость. Не дорого стоит «справедливость», которая не опирается на истину, т. е., на знание, и не дорого стоит «истина», которая противоречит справедливости. И что это будет за философия, которая высасывает свои положения из толстого пальца, не учитывая новейшие достижения физики? Меня также поташнивает от описания беспрерывных драк и смертоубийств всяких там Святополков, Изяславов, Боголюбских, Грозных, Наполеонов и прочих «великих». Но ведь кроме этих «историй», есть ещё история прошлого человечества, без которого невозможно понять настоящего, и, стало быть, нельзя воздействовать на будущее. При встрече, если к тому времени не изменятся обстоятельства и твоей жизни, мы поговорим о том, как тебя обеспечить стоющими книгами по интересующим тебя вопросам.

Чертовски обидно, что, по-видимому, ты не все мои письма получаешь. Я пишу тебе каждые 4–5 дней, а ты пишешь, что ты две недели не получала моих писем. Поэтому я думаю это письмо направить заказным.

Пишет ли тебе Ирина? Я на своих родственников не могу пожаловаться сейчас. Только сегодня я получил два письма от Бориса с фотокарточками себя и своей дочери. Он — при полных регалиях, покрытый орденами и медалями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное