Читаем История одной семьи полностью

И на страшном фоне дикой, беспощадной резни детей, женщин, стариков — мелодрама трогательной любви Ярёмы и Оксаны.

Боюсь, Маёчек, ты меня плохо поняла. Некрасов конечно прав: «не стареет тема народных страданий», но не пора ли отбросить в сторону барскую жалость к народу и рассматривать народ как собрание полноценных людей — личностей? Жалость к народу — не отдаёт ли она немножко презрением к нему?

Кстати, почитатели Шевченко, которых я наблюдал, это, по преимуществу, интеллигенция, правда, малограмотная. Не в этой ли малограмотности все зло и причины самоуверенности гуннов всех мастей?

Пока до свидания. Целую тебя, милая, папа.


28.8.55

Здравствуй, родная моя!

В ответ на твоё письмо, помеченное 6.8., я несколько дней тому назад отписал тебе подробно, но не уложился на двух листках и продолжаю сейчас.

Меня сильно беспокоит твоё упоминание о том, что «многие относятся к тебе плохо», и в особенности потому, что это, как ты говоришь, «наш брат»[166]. Это что-то мало похоже на то, что мне писала мама и рассказывала Сусанна — нельзя ли поподробнее об этом? Кстати, сдержанность — качество неплохое,

Самая большая новость последних дней — это письмо Иринки. Прекрасное письмо (это уже второе из Черновиц, о первом я тебе писал). Девочка начинает задумываться. Получил также письмо от моего приятеля В.П из Клина и Москвы. Таким образом, мои опасения оказались вздорными.

Я послушный папа. По твоему указанию усердно читаю и даже перечитываю Пушкина и Шевченко. Удастся — познакомлюсь и с Лесей Украинкой, и с Франко. «Бориса Годунова» я и раньше читал с наслаждением, и снова перечел с таким же удовольствием. Если отвлечься от истории, которой там, увы, очень мало, это прекрасная штука.

В первую очередь я перечитал «Медный всадник» и «Моцарт и Сальери» именно потому, что ты их наизусть разучиваешь.

Велик Пушкин и велика сила его художественного гения! (За эту оригинальную мысль я авторских не требую).

На берегу пустынных волнСтоял он, дум великих полн,И вдаль глядел…

Всего две с половиной коротеньких строчки, и перед тобой встает, как живой, могучий образ преобразователя России! Читаешь и невольно забываешь, что за время царствования Петра население России сократилось ровно наполовину, что это он создал ту бюрократическую машину — чиновничий рай — которая высасывала все соки из народа, что он превратил страну в сплошной военный лагерь (и только ли военный?). А главное — его успех окрылил сотни больших и малых Пьер ле Гранов, то прорубающих, то заколачивающих окно в Европу. Забываешь и многое другое: его страшную жестокость, массовые казни, безудержное пьянство и разврат, казнь стрельцов, когда он собственными царскими руками пытал и рубил головы стрельцам.

Такова сила таланта Пушкина, к тому же, помноженная на силу привычных, высочайше одобренных представлений.

Меня очень огорчает твоё равнодушие или даже отвращение к истории. Правда, наука эта очень брешлива, пожалуй, самая брешливая из наук, но без нее никак не обойтись. У тебя это, по-моему, оправдывается только душевной усталостью.

Основательное знание истории тебе понадобится в работе над диссертацией, когда ты выйдешь, если, конечно, ты ещё собираешься её писать.

Ты угадала: мой старик — украинец по национальности, но в остальном ты ошибаешься. Он фигура в некотором смысле историческая — только не украинской истории, а русской. Он даже украинского языка не знает.

Надо кончать, так как я не хочу злоупотреблять терпением «третьего читателя»[167]. Целую тебя, доченька, и до скорого свидания. Папа.


3.9.55

Доченька моя!

Вчера получил твоё письмо от 20.8., позавчера — перевод от Фриды Давыдовны — 100 р. Этот перевод меня очень растрогал и сильно огорчил — деньги ей, пожалуй, много нужнее, чем мне, А сегодня я был потрясён новым событием: получил из Кенгира от бывшего моего начальства посылку — две медали, одну «За оборону Заполярья», и другую — «За победу над Германией». Главное — никогда у меня этих медалей не было.[168] В посылке также — удостоверения к медалям. Всё честь-честью. Не могу похвастать, что понимаю, что сей сон означает.

Тайны работы почтового ведомства я понимаю не больше твоего. Но, насколько я знаю, ты должна запросить бабушку, получила ли она твою посылку, и если нет, то переслать ей почтовую квитанцию, чтобы она могла затребовать посылку от почтового ведомства. Не понимаю — зачем ты вообще посылала мамину шубу — ведь она, может быть, тебе скоро понадобится.

Не беспокойся, доченька. Я ни одной минуты не думал отправлять твоё письмо от 6.8. «по инстанциям», и думаю я о тебе, как ты этого заслуживаешь, т. е., как об очень хорошем, честном и думающем человеке. Твоё несколько мрачное настроение меня, конечно, огорчает, но я не могу не признать, что оно оправдано обстоятельствами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное