История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Я пойду, пожалуй, поздно уже, — Надя встала со стула и еще раз, сама не зная зачем, посмотрела книги. — Спасибо вашему дому!

Неожиданно Клондайк обнял ее сзади за плечи. «Ну, вот, досиделась!» — обозлилась она на себя.

— Останься, — шепнул он ей в самое ухо и поцеловал в шею, где начинали виться темные колечки ее волос.

Она уже знала, что теперь он так скажет, и ее охватил страх, она не была готова перепрыгнуть через табу.

— Прошу тебя, — еще горячей и настойчивее повторил Клондайк и уже совсем не по-братски перехватил ее губы, когда она» ответила: «Не могу».

— Неужели вот так — повернешься и уйдешь? — с грустью спросил он.

— Вот так! Надо идти! — вздохнув, ответила Надя.

— А я не пущу тебя! Не пущу, и все тут! — решительно заявил Клондайк, привлекая ее к себе.

Сквозь вырез его расстегнутой сорочки она увидела золотистые волосы на его груди и быстро отвернулась в смущении, как будто подсмотрела что-то «неположенное» и очень тревожное. Клондайк заметил, и чуть виноватая улыбка тронула его губы. Он. подошел к двери и повернул ключ в замке.

— Что хочешь делай, а я тебя не пущу!

— Нет, пусти пожалуйста, не заставляй меня жалеть, что я пришла к тебе, — упрямо нагнув голову, горячо заговорила Надя. — У нас еще полно хлеба, и Валя одна не справится. И вообще, мне надо было предупредить ее, что я приду поздно.

— Что ты вернешься рано, любимая! Утром!

— Нет, нет, нет! У меня язык не повернется сказать такое!

— Ты что, не сможешь ей сказать, что собираешься стать моей женой?

— Терпеть не могу слов «жена и муж». Чем-то унылым, скучнообязательным, повседневным веет от этих слов, — поморщилась Надя.

— А кто же ты мне будешь?

— Возлюбленная! Единственная, самая-самая, плюс мои титулы. Но их необязательно произносить каждый раз!

— Согласен, на всю жизнь! Только штамп в паспорте придется поставить. Никуда не денешься!

— Теперь открой! Я приду к тебе завтра.

— Не придешь! Обманешь! Я чувствую, что ты боишься меня, как зверя.

— А ты и есть зверь. Сколько ты охотишься за мной?

— Четыре года! С ума сойти можно от ожиданья!

— Приду, даю честное слово!

— И будешь стоять в дверях или рассматривать книги?

— Это как ты скажешь!

— Надя! Ты правду говоришь?

— Счастьем своим клянусь! Вот! — Надя сняла с себя красный крестик, подаренный ей Толяном, искусно вырезанный чьей-то мастерской рукой. — Мой залог тебе, завтра я за ним приду.

За дверью послышались голоса и шаги, удаляющиеся по коридору.

— Кажется, я пожизненно буду вздрагивать от шагов за дверью.

— А я хвататься за сердце при слове «табу», — рассмеялся Клондайк. — Ну, коль скоро ты так решила, идем, я провожу тебя.

— Зачем? Я добегу одна!

— Когда мне ждать тебя?

— Завтра с утра я еду за фотографиями для справки…

— Одну мне! — сразу заявил Клондайк.

— Потом привезу хлеб, часам к семи, не раньше, освобожусь. И приду, — понизив голос, сказала Надя.

— Любимая моя! После семи «я жду вас, как сна голубого». И, пожалуй, даже встречу. Как?

— Ни в коем случае, просто сиди и жди! Я приду со справкой, как вольняшка. Хоть и воробьиная, но все же! Выброшу пропуск! Свободная! А ты готовь шампанское — отметить мое освобождение…

— От «табу»! — подхватил Клондайк, и за это получил по губам.

На улице заметно похолодало, изморозь покрыла землю ледяной коркой. Стало очень скользко, и Надя в туфлях скользила, как на коньках.

— Возьми меня под руку! — подставил локоть Клондайк.

— По закону подлости нас должен обязательно встретить майор Корнеев или Горохов.

— Все сидят по домам, боятся. Уголовников выпустили, теперь они толпами бродят по Воркуте, пока обратно не попадут.

— Ну, тебе бояться нечего, сам с бандиткой, — весело сказала Надя и поковыляла к вахте. — До завтра!

— Жду, моя любимая, — ответил Клондайк, и Надя радостно; отметила, что он никого не побоялся, проводил ее до вахты да еще произнес слова любви, громко! Если бы кто был поблизости— услышали бы. Солнце все еще гуляло по небу, окруженное плотной вуалью из вихрей снега… Закон подлости не оправдал себя, и она благополучно добралась до своей хлеборезки. Валя уже нарезала гору паек, а новенькая втыкала лучинки в довески. Увидев Надю, счастливую и виноватую, Валя, тут же, вполголоса запела: — «Мой совет, до обрученья ты не целуй его!» Новенькая в изумлении покосилась на нее, а Надя, быстро скинув туфли, переодевшись в юбку с кофтой и напялив свиной чехол, поцеловала Валю в щеку и прошептала в ответ: «Не брани меня, родная, что я так его люблю».