История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

Как-то заглянула Надя на столб со списком, просто так, и глазам своим не поверила: Михайловой Н. Н. Посылка! От радости даже взвизгнула. Вот счастье, и так быстро! Всего полтора месяца тому назад выслала письмо со своим адресом: Коми АССР, г. Воркута, л/к п/я 223/зз «р» — Михайловой, и вот уже ответ. Вихрем влетела в хлеборезку:

— Давай, Валя, бери котелок, чеши в столовую, а я на почту. Ура! Пришла посылка!

Во время своего свидания с матерью в тюрьме на Красной Пресне, Надя просила прислать ей фотографию отца. Перед самой войной отец с Алешкой снялись у самолета на Люберецком аэродроме, где он работал на бензозаправке. Помнила Надя, что пахла от него всегда бензином, как ни отмывался… И погиб, спасая от взрыва бензосклад во время налета вражеской авиации, далеко, в неведомой Белоруссии. Так тогда написали в газете. Посылки выдавали зечка, волоокая красавица Нина Тенцер и дежурный офицер. Каждый ящик вскрывался, и офицер тщательно проверял, пакеты с сахаром, сухарями, тыкал острой спицей в мешочки с мукой, разворачивал каждый сверток с салом, мылом, конфетами. Тряс трусы, чулки, рубашки, очень внимательно, не торопясь. А вдруг там деньги для побега, оружье? Или, чего доброго, документы, фальшивый паспорт, листовки, призывающие к свержению правительства, к восстанию, бунту, или просто запрещенная книга?

Ловко поддев гвоздодером крышку посылки, офицер тут же обнаружил фотографию. Несчастной матери и в голову не пришла прятать ее в укромное место.

— Не положено, — сказал он и забрал себе.

Долго уговаривала, просила, умоляла его Надя, но тщетно.

— Проси у оперуполномоченного, — если разрешит, возьмешь, а я не могу. — И еще раз повторил: — Не положено!

Надя, ругая на чем свет стоит несговорчивого офицера, была и посылке не рада. На следующий день побежала к оперу Горохову. Щуплый, невысокий человек лет тридцати пяти в чине капитана и был грозный, всемогущий опер.

— Иди, иди, — подтолкнула дневальная в приемной. — Один сидит.

— За фотографией, Михайлова?

— Да, отдайте, пожалуйста, она у нас единственная. Я ее домой отошлю!

— Не положено в лагерях фотографии иметь, понимаешь? — как будто сомневаясь в правильности своих слов, сказал Горохов.

— Я не знала, и мама тоже не знала, — чуть не плача, оправдывалась Надя.

Опер достал фотографию из стола и долго рассматривал, перевернув обратной стороной, прочитал вслух: «Август, сороковой год».

— Кто это? Что за люди?

— Папа мой и брат Алексей.

— А что за самолет? Почему у самолета?

Надя волнуясь, поспешно стала объяснять — кто, и что, и почему.

— А где они теперь?

— Погибли оба в войну… — Она, конечно, могла и дальше рассказывать, как погиб ее отец и был награжден посмертно, но ей казалось унизительным спекулировать геройством своего отца, доказывая этому капитанишке. Однако миролюбивый тон опера несколько успокоил ее.

«Отдаст», — решила она и не ошиблась. Подергав некоторое время себя за подбородок, он еще спросил:

— И брат погиб?

— Да, в мае сорок пятого года.

Горохов вздохнул, как бы обдумывая, что делать.

— Вот ведь, видишь, какой у тебя отец, брат… а ты…

«Началось! Старая песня: какой отец, какой брат, а какая я».

Но надо было выслушать все до конца. Что делать? У них власть!

— На! Только спрячь подальше и никому не показывай, потом домой отошли, я прослежу! Все равно у тебя ее заберут, если обыск будет или на этап пойдешь. Не положено! Поняла?

— Спасибо! — Надя вне себя от радости, бросилась к двери.

— Вернись, Михайлова, — приказал Горохов. Надя остановилась.

— В нашей деревне, когда входят, говорят «здравствуйте», а уходя, говорят «до свиданья», а у вас как?

— Извините, до свиданья!

В последних числах января на минуту показалось над Уральским хребтом долгожданное солнце. Осветило, ослепило и нырнуло опять за горизонт. Все, кто был свободен, высыпали на улицу встретить солнце. С каждым днем все дольше и дольше оставался на небе огненный шар. Тундра светилась и блестела нестерпимым блеском. Смотреть на снег было невозможно. Глаза болели и слезились. По вечерам в санчасть тянулись больные конъюнктивитом зечки. А снег все валил и валил валом. Каждое утро выходили бригады на расчистку железнодорожных путей и дорог, а за ночь наметало еще больше.

Надя тоже брала огромную деревянную лопату и расчищала вокруг избушки. В самой хлеборезке было тепло, день-деньской топилась углем печь, а в студеную полярную ночь ничего лучше тепла нет. Хоть и голодно, зато не мерзнешь. Посылку, что получила Надя, «разыграли» в три дня. Да и что можно прислать разрешенное на 8 кг? Два куска мыла хозяйственного, два — туалетного «Земляничное», две пары чулок, сахар, масло, конфеты и ванильные сухари. Один кусок мыла Надя подарила своей «немке», потом подумала и отдала пару простых чулок. Ну, а провиант съели вдвоем очень быстро, и угостить конфетами тоже нужно было.

— Не одной же килограмм съесть! Эдак и ослепнуть можно! — сказала аккордеонистка Нина, принимая угощенье.