История одной жизни

Тот день стал предпоследним коренным переломом в моей жизни. Все планы, которые мне хоть как-то удалось перед собой выстроить, рухнули в одночасье. Судьба снова перевернула мою жизнь вверх дном, не оставив мне не единого выбора. И я пошла по прямой. Преодолевая, скорее даже ломая себя, я пошла по той дороге, которую кто-то свыше упрямо выстраивал передо мной. На следующее утро, после моего прибытия в деревню, я поехала, а точнее пошла в посёлок. Самым трудным для меня, пожалуй, стала двухчасовая 'прогулка' в прохудившихся осенних сапогах по трёхметровым сугробам. Как назло, в ту самую ночь, когда в дом Антонины Сергеевны ворвались воры, которые по предположение самой хозяйки скорее всего были алкашами с соседней деревушки, найти которых и доказать их причастность к ограблению милиция, а точнее местный спившийся участковый, конечно же не смог, разыгралась настоящая снежная буря. И плюс ко всему тому температура воздуха упала до минус тридцати градусов мороза. Но я, с трудом убедив свою старушку в том, что это жизненная необходимость, пешком, едва ли не откинувшись на тот свет от дикого холода и безумной усталости, дошла до соседнего посёлка. Как мне и говорила тётя Тоня, одна из многочисленных лавочек на довольно большом рынке пустовала. Договориться с Александрой Тимофеевной - владелицей практически всего рынка - мне удалось довольно не трудно. Единственное что, как я в принципе и предполагала, понадобились деньги. Не сказать, что слишком большие, но у меня, после внезапно нагрянувших 'ночных гостей' остались лишь валявшиеся на дне кармана куртки восемнадцать рублей, а одолжить денег у Антонины Сергеевны я просто не могла. Да и не было у неё их наверняка. Всю пенсию вынесли. Да ещё и некоторые вещи её сына с собой прихватили, твари бесчувственные. Поэтому беспокоить, итак подсевшую на успокоительные старушку, я ни как не могла. Пришлось, ещё раз переступить себе на горло и, упросив соседа довезти меня до ближайшего города, я скрепя сердцем и сглатывая разрывающие душу слёзы заложила в ломбард золотые серёжки с маленькими камушками в виде сердечек. Это был единственный подарок Димы, который привезла мне его мама в больницу. И это была единственная вещь, которая у меня осталась в память о нём. В тот самый день я поклялась, что в лепёшку расшибусь, но выкуплю эти серёжки. В каком-то смысли, они были моей единственной отдушиной, воспоминанием о самом дорогом человеке в моей жизни. И я сдержала своё обещание. Точнее ту часть, касательную 'расшибения в лепёшку'. Каждый день, я стала просыпаться в семь утра. Умывалась на заднем дворе. Напяливала на себя какие-то лохмотья, съедала свой скудный завтрак, состоявший из какой-нибудь печенки и горячего чая. А потом, осторожно, безумно боясь разбудить, целовала Максюту в лобик, я совершала свой ежедневный маршрут. Два часа, в простенькой курточке и прохудившихся сапогах по дикому морозу. Иногда я даже с громадной температурой, каждую секунду содрогаясь от холода, выходила на работу. Просто потому, что мне нельзя было оставаться дома. Деньги были нужны катастрофически. Каждая копейка была на счету. Да и Тётя Тоня оказалась права. Я действительно частенько видела на рынке довольно обеспечивать людей. И чего греха таить, всякий раз, когда мимо прилавков проходили ухоженные до кончика каждого пальца привередливые особы, поглядывающие на всех продавцов, местных жителей и меня непосредственно свысока, я не чувствовала к ним ненависти или ярости, я просто завидовала им.