История Оливера

Он знал, что я понял. Он знал, что я знал, почему передвигаемся так медленно. Но дистанция подошла к концу. Мы стояли у входа в «Лок-Оберс»

Перед тем как мы вошли, он успел добавить только:

— Подумай об этом.

Хоть я и кивнул, но знал, что не стану думать об этом ни секунды.

Атмосфера внутри была немного лучше теперешней. Малиновые в тот день совершили чудеса. На последней минуте Господь простёр десницу Свою над командой Гарварда, посредством посланника Своего, молодого защитника по имени Чиампи. Шестнадцать очков меньше чем за шестьдесят финальных секунд и — фантастическая ничья. Повод, чтобы отметить. Сладостные мелодии неслись отовсюду:

Мы идём, к воротам, всё сметая
Наша ярость грозная, как взрыв
И за Гарвард всех мы побеждаем
И идём в последний наш прорыв

На этом разговоры о семейных традициях заглохли. Все вокруг говорил о футболе. Мы прославляли Чиампи, Гатто и Малиновых. Мы пили за сезон без единого поражения, первый с тех пор, как мой отец поступил в колледж.

Теперь, год спустя, всё было по-другому. Серьёзнее. Не только из-за поражения Гарварда. Но и оттого, что прошёл ещё год. А вопрос оставался нерешённым. Ещё более нерешённым, чем тогда.

— Отец, я юрист. У меня свои обязанности. Если хочешь — своя ответственность.

— Понимаю. Но Бостон, как центр операций совсем не будет мешать твоей социальной активности. Скорее наоборот: можешь считать работу в Фирме её другой стороной.

Мне не хотелось обижать его. И я не стал говорить, что «другая сторона» в изрядной степени и есть то, против чего я борюсь.

— Я понимаю, — сказал я, — но, честно говоря...

Здесь пришлось помедлить, облекая свои воинственные доводы в возможно менее резкие слова.

— Отец, я ценю, что ты обратился ко мне. Но я на самом деле... гм... очень не склонен принять предложение...

Кажется, сказано было вполне определённо. Отец не добавил обычного пожелания подумать.

— Понимаю, — сказал он, — Я разочарован, но понимаю.

* * *

На обратном пути я достаточно успокоился, чтоб сострить:

— Одного миллионера на семью вполне достаточно.

Я надеялся, что Марси уже будет дома.

28

— Оливер, ты уверен?

— Марси, ответ положительный.

Она ждала, пока я вернусь из Нью-Хэйвен, и выглядела свежей и бодрой. Никто бы не подумал, что она провела весь день, пересекая континент от побережья к побережью.

Хотя разговор с отцом был всего лишь одной из множества новостей, которые я вывалил, он заинтересовал её.

— Ты отказался, даже не задумываясь?

— Не задумываясь и не сомневаясь.

Потом я вспомнил, с кем говорю.

— Естественно, будь ты на моём месте, ты бы возглавила всю эту проклятую штуку, не так ли? То есть, ты ведь так и поступила.

— Но я была очень сердита, — искренне призналась Марси, — мне хотелось доказать кучу вещей.

— И мне. Именно потому я и отказался.

— И ты допустишь, чтобы... м-м... наследство ушло к другим?

— Хорошее наследство — первые потогонные фабрики Америки!

— Оливер, это древняя история. В наше время член профсоюза зарабатывает фантастические...

— Это не имеет значения.

— Посмотри, сколько хорошего сделала твоя семья! Больница, Бэрретт Холл в Гарварде. Пожертвования...

— Послушай, это не обсуждается, о'кэй?

— Почему? Ты ведёшь себя, как ребёнок. Как какой-нибудь левый радикал прошлого!

Какого дьявола она так страстно пытается уговорить меня присоединиться к проклятому Предприятию?

— К чёрту это, Марси!

Внезапно — звонок. Телефонный звонок развёл противников по углам ринга.

— Мне ответить? — спросила Марси.

— Чёрт с ним — почти полночь на дворе.

— Это может быть что-то важное.

— Не для меня.

— Я тоже живу здесь.

— Значит, ответь, — буркнул я, понимая, что вечер воссоединения любимых окончательно испоганен.

Марси ответила.

— Это тебя, — сказала она и передала трубку мне.

— Да, что? — рявкнул я.

— Эй, ужасный! Она ещё там! — радостно сообщил голос.

Филипп Кавиллери. Надо улыбнуться.

— Ты меня проверяешь?

— Тебе ответить честно? Да. Так оно движется?

— Что ты имеешь в виду, Филипп?

— Динг-донг, динг-донг.

— Что это? Часы с кукушкой?

— Свадебные колокольчики. Когда мы их услышим, чёрт побери?

— Фил, ты узнаешь первым.

— Так скажи мне сейчас, чтоб я мог спокойно отойти ко сну.

— Филипп, — ответил я в притворном негодовании, — ты позвонил, чтобы проводить пропаганду брака, или чтобы сообщить что-нибудь полезное?

— Ага. Давай поговорим об индейке.

— Фил, я говорил тебе...

— О самой настоящей индейке. Фаршированной. Птичке на День Благодарения.

— Ох, — это же на следующей неделе.

— Я хочу, чтобы ты и этот интеллигентный женский голос присоединились к нашему семейному празднованию.

— А кто приглашён кроме нас? — уточнил я.

— Отцы-пилигримы! Какая к чертям разница?

— Кого ты приглашал ещё, Фил? — настаивал я, не в шутку опасаясь толп шумных крэнстонцев.

— Пока что — никого, кроме себя самого.

— А... — протянул я. И вспомнил, что Филипп терпеть не мог ходить по праздникам к своим родственникам. («Все эти чёртовы вопящие бамбино», — говорил он. Я делал вид, что верю его оправданиям ).