Читаем История Оливера полностью

История Оливера

— Послушайте, мне не нужен дизайнер. И романтическое освещение. Как она не понимает, что всё это чепуха? Дженни купила нам чуть побитую мебель, скрипящую кровать и обшарпанный стол — и всё это за девяносто семь баксов! Единственными, кто заходил к нам на ужин, были тараканы. Зимой там дуло. По запаху мы точно могли сказать, что ели на обед соседи. Это была законченная развалюха.

Опять пауза.

— Но мы были счастливы, и я не обращал на это внимания. То есть, обращал иногда — например, когда сломалась ножка кровати. И мы смеялись.

Новая пауза. Оливер, что ты хочешь сказать?

Кажется, что мне не нравится новая квартира Марси.

* * *

Да, мой новый офис — просто чудо. Но когда нужно подумать, я возвращаюсь в свой старый полуподвал. Где и сейчас стоят мои книги. Куда до сих пор приходят счета. И куда я ухожу, пока Марси не бывает в городе.

А, поскольку идёт отсчёт последних дни перед Рождеством, Марси как обычно в отъезде. На сей раз в Чикаго.

Мне плохо.

Потому что этой ночью я должен работать. И не могу делать этого в домике мечты на Восемьдесят Шестой. Потому что весь Нью-Йорк сегодня в рождественских украшениях. А к моим услугам целых две квартиры — чтобы быть одному. И мне стыдно просто поболтать с Филом. Из-за страха признать, что я одинок.

Итак, на дворе 12-ое декабря, Бэрретт в своём полуподвальном убежище, роется в пыльных томах в поиске нужных прецедентов. И убивает время, вернуть которое не в силах.

Когда работа лечит, или, хотя бы оглушает, она на самом деле затягивает. Но благодаря свежеобретённому умению самоанализа, у меня не получается анализировать ничего другого. Я даже не могу сосредоточиться. И вместо дела «Мейстер против штата Джорджия» изучаю себя.

А в лифте на работе играют рождественские мелодии, а у меня от них рождественская шизофрения.

Вот проблема, доктор. (Вообще-то я разговариваю с собой, но поскольку уважаю своё мнение, то обращаюсь к себе «доктор» ).

Господь Бог, властью Своей утвердил, как закон:

«Будь дома на Рождество»

Я могу игнорировать многие из его заповедей, но эту блюду неукоснительно.

Бэрретт, у тебя просто тоска по дому, следовательно, тебе стоит, чёрт побери, составить какой-нибудь план.

Но, доктор, тут-то и вся проблема.

Где дом?

(«Там, где сердце, естественно. С вас пятьдесят долларов, пожалуйста»).

Благодарю вас, доктор. Ещё за пятьдесят, мог бы я спросить: Где моё чёртово сердце?

Это как раз то, чего я иногда не могу понять.

Когда-то я был ребёнком. Я любил получать подарки и украшать ёлку.

Я был мужем, и, благодаря Дженни, агностиком («Оливер, я бы не стала оскорблять Его чувства, говоря „атеист“»). Она приходила домой после обеих своих работ, и мы отмечали праздник вдвоём. Распевая не очень приличные вариации рождественских гимнов.

Что всё равно много говорит о том, что такое Рождество. Вместе — значит вместе, и мы всегда были вдвоём в этот вечер.

Тем временем на дворе полдесятого, пара дюжин дней на рождественские покупки — а я застрял на обочине жизни. Как уже сказано, у меня проблема.

Праздник уже не отметишь в Крэнстоне, как все последние годы. Мой тамошний друг сказал, что отправляется в круиз с «теми, кому за сорок» («Кто знает, что из этого может выйти?»). Филу кажется, что так он облегчает мне жизнь. Но он уплывает, а я остаюсь в сухом доке своих проблем.

Ипсвич, Массачусетс, где живут мои родители, претендует на звание моего дома.

Марси Биннендэйл, с которой я живу, когда она находится на расстоянии прямой видимости, считает, что носки надо вывешивать на Восемьдесят Шестой улице.

Я хотел быть там, где не буду одинок. Но что-то подсказывает мне, что оба варианта предлагают всего лишь половинку решения.

А, вот! Подобный прецедент с половинками уже был! Фамилия судьи, кажется, Соломон. Его судьбоносное решение вполне подходит и мне.

Рождество проведём с Марси.

Но в Ипсвиче, Массачусетс.

Ля-ля-ля, ля-ля-ля!