История Оливера

Она поймала меня на восточную приманку! Я улыбнулся во весь рот.

— Ты же сказала, что тебе надо поработать, — подозрительно заметил я.

— Просто поприсутствовать еще не значит поработать. Кроме того, за неделю до показа начинается китайский Новый год. Мы сможем отпраздновать его вдвоем. А на обратном пути сделать остановку на Гавайях…

— Зачем? — опросил я. Но выражение моего лица ясно говорило: «Здорово!» Однако я — как всегда с опаской — спросил: — У тебя на Гавайях какие-то дела?

— Никаких. Разве что собирать кокосовые орехи.

Вот это план так план!

— Ну как? — спросила она.

— Мне нравится. Особенно Гавайи. Тихие бухты… Прогулки под луной.

— Нечто вроде медового месяца.

Интригующая фразеология. Интересно, насколько слова Марси выражают ее намерения.

Я не получил разрешения от босса.

Я получил поощрение.

Не то чтобы он был рад от меня избавиться. Просто за все это время у меня еще не было ни одного дня отпуска.

Конечно, кое-чем придется пожертвовать. Я не смогу принять участия в некоторых делах. Например, в двух судебных разбирательствах о случаях отказа от призыва на военную службу, в которых использовались мои разработки по делу «Уэббер против закона о выборочной воинской повинности». А также в феврале, когда Конгресс будет решать проблему сегрегации. Поэтому я заранее испытывал некоторые угрызения совести.

— Вы огорчаетесь, что правое дело восторжествует за время вашего отсутствия? — улыбнулся мистер Джонас.

— Обещаю приберечь для вас несколько случаев вопиющей несправедливости.

— Благодарю вас, сэр.

— Позвольте себе малую толику эгоизма, Оливер. Вы это заслужили.

Даже во время подготовки к путешествию (гонконгское туристическое агентство буквально заваливает клиентов справочными материалами), я провел несколько дел в защиту Полуночных Рейдеров и разоблачил нескольких аферистов, нарушавших права потребителей. Барри Поллак (успешно выигравший дело против Школьного совета) доведет эти дела до конца.

— Эй, Марси! Что тебе известно о Нанкинском договоре?

— Звучит похоже на ресторан «Микадо».

Я просвещал ее за завтраком, за обедом, во время чистки зубов и даже звонил ей в офис.

— Нанкинский договор, как тебе не мешало бы знать…

— В самом деле не мешало бы?

— Да. Когда англичане победили китайцев в опиумной войне…

— А…?!. — у Марси загорелись глаза. Я проигнорировал ее легкомыслие и продолжал свою лекцию.

— … китайцам пришлось отдать Гонконг англичанам.

— Вот как, — сказала Марси.

— Но это только начало.

— Понятно. А конец наступит тогда, когда воинствующий адвокат Барретт заставит их вернуть его обратно. Правильно?

От ее улыбки в комнате стало на много ватт светлее.

— Ты подготовилась к поездке?

— Я была там несколько раз.

— Да? В таком случае скажи мне, о чем ты думаешь, когда слышишь слово «Гонконг»?

— Об орхидеях. Цветы там вообще невероятные, а орхидей девяносто сортов.

Ах, какой симпатичный факт из области флоры! И какой чувствительный магнат.

— Марси, я подарю тебе по одному экземпляру каждого сорта.

— Ловлю тебя на слове.

— Ура!

Я плясал в конторе, складывая папки и пожимая всем руки. Завтра мы летим на Восток.

— Желаю вам счастья и процветания, Анита, как говорят в Китае.

— Счастливого пути, Оливер. Везет же некоторым!

34

О Гонконге я помню мало. За исключением одного — там я в последний раз видел Марси Биннендейл.

Во вторник утром мы вылетели из Нью-Йорка и совершили посадку только в Фэрбенксе для заправки горючим. Я хотел попробовать торт с мороженым «Аляска» на его родной территории. Марси хотела выйти на воздух поиграть в снежки. Пока мы спорили, нас пригласили вернуться на борт.

Развалившись поперек трех кресел, мы пытались уснуть и даже — хотя не очень успешно — заняться любовью, пока остальные пассажиры следили за подвигами Клинта Иствуда в его очередном боевике.

Ранним вечером в среду (!) мы приземлились в Токио. Пришлось четыре часа ждать пересадки. Двадцатичасовой перелет измотал меня до такой степени, что я без лишних церемоний плюхнулся на диван в зале ожидания «Пан-Ам», а Марси, как всегда полная энергии, провела совещание со своими служащими, прибывшими на встречу с ней из города. (Это входило в условия нашего договора: четыре дня посвящались делам, а следующие две недели беззаботному отдыху.) К тому времени, когда Марси разбудила меня перед нашим последним перелетом, она успела решить с ними все вопросы.

Я больше не спал. Слишком волновался в предвкушении огней Гонконгской гавани. Они вспыхнули перед нами в полночь, когда самолет стал заходить на посадку. Зрелище оказалось даже лучше, чем на картинках.

Нас встретил Джон Александр Чан, явно ключевая фигура в Марсином колониальном бизнесе. За тридцать, костюм британский, акцент американский. («Я учился в школе бизнеса в Штатах», — сообщил он мне.) Все свои заявления он подчеркивал неизменным «о’кей». Что, кстати, наилучшим образом характеризовало все его действия.