История Оливера

Фрейд — да, сам Фрейд — однажды сказал, что на житейские мелочи мы, разумеется, должны реагировать, руководствуясь своим разумом. Но принимая важные решения, мы должны прислушиваться к голосу своего подсознания.

Марси Биннендейл стояла на высоте шестисот метров над гаванью Гонконга. Наступали сумерки. В городе загорались свечи.

Холодный ветер сдувал ей волосы на лоб, что прежде казалось мне прекрасным.

— Посмотри на эти огни, — сказала она. — Отсюда видно все вокруг.

Я ничего не ответил.

— Хочешь, я покажу тебе все достопримечательности?

— Я сегодня уже достаточно насмотрелся. Вместе с Джонни.

— А-а-а… — проговорила она.

Постепенно до нее дошло, что при встрече я не ответил на ее улыбку. Я смотрел на нее и думал: «Неужели это женщина, которую я… чуть не полюбил?»

— Что-нибудь не так? — спросила она.

— Все не так, — ответил я.

— Например?

— Ты заставляешь маленьких детей работать в своих потогонных мастерских.

— Все так делают.

— Это не оправдание, Марси.

— Вы только посмотрите, кто это говорит, — спокойно заметила Марси. — Мистер Барретт, наследник массачусетских текстильных магнатов!

Я был к этому готов.

— Не в том дело.

— Черта с два! Они воспользовались ситуацией точно так же, как местные промышленники.

— Сто лет назад меня там не было, и я не мог сказать, что меня от этого тошнит.

— Ты просто ханжа, — сказала Марси. — Кто назначил тебя на роль реформатора вселенной?

— Послушай, Марси. Я не могу этого переделать. Но будь я проклят, если я стану в этом участвовать.

Она тряхнула головой.

— Оливер, вся эта гнусная либеральная болтовня не более чем предлог.

Я глянул на нее и ничего не ответил.

— Ты хочешь со всем покончить. И ищешь подходящего повода.

Я мог бы сказать, что более подходящего повода не найти.

— Брось, — сказала она. — Не лги самому себе. Если б я пожертвовала все на благотворительные цели и отправилась учительствовать в Аппалачи, ты нашел бы другую причину.

Я задумался. Мне было ясно только одно — я хочу уйти.

— Возможно, — согласился я.

— Тогда почему бы тебе не набраться храбрости и не сказать прямо, что я тебе не нравлюсь?

Хладнокровие Марси таяло на глазах. Она не огорчилась. Не рассердилась. И все же явно начинала терять свое баснословное самообладание.

— Наоборот. Ты мне нравишься, Марси. Я просто не могу с тобой жить.

— Оливер, — спокойно сказала она. — Ты ни с кем не сможешь жить. Ты по сей день настолько одержим мыслями о Дженни, что просто не желаешь ни с кем связываться.

Я не мог ничего ответить. Пробудив воспоминания о Дженни, она причинила мне страшную боль.

— Я знаю тебя вдоль и поперек, — продолжала Марси. — Все твои разговоры о борьбе за гражданские права — не более чем притворство. Просто благовидный предлог для того, чтобы соблюдать траур.

— Марси!

— Что?

— Ты — холодная бессердечная блядь!

Я повернулся и пошел прочь.

— Подожди минутку, Оливер.

Я остановился и поглядел на нее.

Она стояла и плакала. Очень тихо.

— Оливер… Ты мне нужен.

Я ничего не ответил.

— И я тебе нужна.

На какую-то долю секунды я остановился, не зная, что делать. Я посмотрел на нее. И понял, какой безнадежно одинокой она себя чувствует.

Но в том-то и дело.

Я тоже.

Я обернулся и пошел вниз. Не оглядываясь назад. Спустилась ночь.

И я хотел только одного — чтобы меня поглотила тьма.

36

— Что вы предпочитаете, доктор?

— Пирог с лимоном.

Джоанна Стайн, доктор медицины, протянула руку через прилавок и положила себе на поднос кусок пирога. Этот кусок и два черенка сельдерея составляли ее ланч. Она сообщила мне, что соблюдает диету..

— Странная диета, — заметил я.

— Ничего не могу с собой поделать. Я страшная сластена. Сельдерей требуется для очистки совести, — сказала она.

Прошло уже две недели после моего возвращения. Первые дни я чувствовал усталость, еще несколько дней — вялость. А потом, как бы вернувшись к исходной точке, я просто почувствовал себя одиноким.

Разница заключалась только в одном.

Два года назад горе вытеснило все остальные чувства. Сейчас я знал, что нуждаюсь в обществе какого-нибудь человека. Какого-нибудь симпатичного человека. Я не собирался сидеть и упиваться своим горем.

Единственное, что мешало мне позвонить Джоанне Стайн, была необходимость сочинить какую-нибудь дурацкую историю, которая объяснила бы, где я так долго пропадал.

Но она ни о чем меня не спросила.

Когда я позвонил ей, она просто сказала, что рада слышать мой голос. Я пригласил ее пообедать. Она предложила ланч у себя в больнице. Я немедленно примчался, и вот мы с ней сидим за столиком.

Когда я приехал, она поцеловала меня в щеку. Я ответил тем же. Мы спросили друг друга, как дела, и обменялись общими фразами. Мы оба много работали и были страшно заняты. И так далее. Я рассказал новый анекдот о вице-президенте Спиро Агню. Она рассмеялась. Нам было легко друг с другом.

Потом я спросил, каковы ее успехи на медицинском поприще.

— Слава Богу, в июне моя работа здесь оканчивается.

— А что дальше?

— Два года в Сан-Франциско. В университетском медицинском центре. На зарплате, почти равной прожиточному минимуму.