История осады Лиссабона

Раймундо Силва вошел и поздоровался, ни на кого не глядя, уселся за столик возле витринки, где был прельстительно выставлен обычный ассортимент яств – пирожные со взбитыми сливками, кексы, слойки, пирожки, рожки и рогалики, крендельки, бисквиты, именуемые также иезуитами, и неизбежные круассаны, получившее такое название потому, что именно так по-французски будет полумесяц или, если угодно, прибывающая луна, которая после первого же укуса станет луной убывающей и будет все убывать и убывать, пока не останутся на тарелке лишь крошки ничтожнейших небесных тел, и, когда, послюнив палец, Аллах положит их в рот, все заполнится наводящей ужас космической пустотой, если, конечно, можно совместить пустоту и заполненность. Человек за стойкой – не хозяин, а буфетчик – прерывает процесс протирания бокалов и подает кофе, заказанный корректором, которого знает, хотя тот не входит в число завсегдатаев и, значит, в эти двери входит лишь иногда, и каждый раз кажется, что пришел заполнить случайно образовавшуюся лакунку, но сегодня вроде бы не торопится и достает из бумажного пакета толстую папку, а из папки – пачку разрозненных листов, буфетчик же ищет, куда бы поставить чашечку и стакан с водой, положить пакетик сахару на блюдце, и, прежде чем удалиться, в который уж раз за сегодняшнее утро высказывается насчет холодов: Но слава богу, хоть тумана нет, встречается такой улыбкой, как если бы посетитель услышал приятнейшее известие: Это правда, слава богу, хоть тумана нет, но толстуха за соседним столом, запивающая галлоном светлого свой наполеон, сообщает, что согласно прогнозу – она имеет в виду прогноз погоды – весьма вероятно появление тумана во второй половине дня, кто бы мог подумать, небо сейчас так ясно, и солнце блещет так ярко, и это поэтическое наблюдение, которое уж наверно принадлежит не ей, просто невозможно не вклеить сюда. Погода, как и фортуна, переменчива, говорит корректор, сознавая, какую глупость говорит. Не отвечает человек за стойкой, не отвечает женщина за столиком, и это, конечно, самое мудрое, что можно сделать, столкнувшись с такими категорическими сентенциями, – выслушать их и промолчать, дождаться, когда время, разбив их на куски, сделает, быть может, еще более категорическими, как изречения древних латинян и греков, тоже, впрочем, в свой срок обреченные на забвение. Буфетчик вновь взялся перетирать бокалы, посетительница – доедать свой наполеон, и очень скоро уже, потихоньку, потому что это неприлично, намусленным указательным пальцем начнет одну за другой собирать крошки с тарелки, но собрать их все ей не удастся, потому что – мы это знаем по собственному опыту – крошки этого лакомства подобны космическим пылинкам, они бессчетны и несметны, как капельки тумана, который не рассеется никогда. В этой кондитерской сидел бы и молодой человек, если бы его не убили на войне, ну а насчет муэдзина не стоит больше напоминать, что мы ведь с вами узнали, как он окончил свои дни – от милосердного испуга при виде крестоносца Осберна, пусть и не того, который надвигается на него и заносит над ним меч, обагренный свежей кровью, да смилуется Аллах над детьми своими – хоть и своими, а все равно несчастными.