История осады Лиссабона

В последующие два дня Мария-Сара и Раймундо Силва подолгу разговаривали по телефону, повторяя порой то, что уже бывало сказано раньше, дивясь порой, что подыскивают и находят самые лучшие слова, дабы выразить это самое то иначе, что, как всем известно, практически невозможно. И средь бела дня – второго – Мария-Сара объявила: Завтра выйду на работу, а уйду на час раньше и приду к вам. И с той минуты, как было ему это возвещено, Раймундо Силва своими действиями блистательно подтверждал все, что утверждал ранее относительно присущей мужчинам инфантильности, суетился, словно стремясь избыть как-то избыток энергии, томился, потому что медлительней времени все же нет ничего на свете, капризничал и придирался и вообще совершенно ошалел, если воспользоваться определением, мысленно сформулированным сеньорой Марией при виде того, как к ее привычным и обычным усилиям по наведению чистоты и поддержанию порядка вдруг стали предъявляться абсолютно непомерные, несуразные, невозможные для нормального человека требования. Впервые она заметила мавров на побережье, то есть заподозрила неладное, еще когда в вазе появилась роза, а когда роз стало две, подозрения, переросшие в почти непреложную уверенность, пусть пока беспредметную и безадресную, сменились твердокаменной убежденностью, да и может ли, спросим, быть иначе, если устроенный в доме и более чем неуместный переполох доходит до того, что тебе суют под нос палец, выпачканный в пыли, оказавшейся на дверной притолоке, то есть ведут себя в наихудших традициях помешанных на чистоте хозяек. Раймундо Силва понял, что должен наконец взять себя в руки, лишь когда сеньора Мария с явно провокационной целью спросила: Белье постельное сегодня поменять или, как всегда, в пятницу. Мужчины не только инфантильны, они еще и слезы прозрачней. Хорошо еще, что Раймундо Силвы не было в эту минуту в спальне и сеньора Мария не видела его смятения, хотя подтверждением того, что выстрел попал в цель, послужила едва заметная дрожь в голосе, едва уловимая, но достаточная для изощренно-тонкого слуха: Не понимаю, почему надо ломать раз и навсегда заведенный порядок, и эта фраза не только не обманула прислугу, но и в душу хозяина вселила новое беспокойство – смутное и какое-то извилистое, призванное отразить те единственные слова, которые здесь были бы законны и уместны, но в его внутреннем монологе прозвучали бы с неуместной и грубой откровенностью: Достаточно ли свежа окажется постель, когда мы в нее ляжем, должен был бы он спросить и не знает, что ответить, и слышит непристойный ответ сеньоры Марии, такой вот, ни больше ни меньше: Да я думала, вы хотите, чтоб я перестелила, и трусливо молчит, исходя из того, что если она поменяет белье на собственный страх и риск, то уж, значит, это судьба. И только когда за нею закроется дверь, Раймундо Силва, зайдя в спальню удостовериться и увидев свежие простыни, ибо сеньора Мария, несмотря ни на что, исполнена милосердия, так и не сумеет определить, доволен он этим или рассержен. Как все сложно в этой жизни.