История осады Лиссабона

Мы-то с вами знаем, что в квартире не больно много чего еще есть, кроме этого кабинета, – ванная комната, еще несколько недель назад исполнявшая и обязанности салона красоты, кухня, обитель поджаренных хлебцев и однообразно-непритязательной пищи, кабинет, где мы сейчас и находимся, запущенная и неприветливая гостиная, а эта дверь ведет в спальню. Взявшись за ручку, Раймундо Силва, похоже, колеблется, открыть ли, его останавливает нечто вроде суеверного почтения, нет, определенно это человек другого времени, раз уж боится оскорбить стыдливость дамы сладострастным видением кровати, пусть даже дама сама попросила показать ей дом, что, впрочем, не дает нам оснований предполагать, будто она точно знала, что ее ждет. Дверь наконец открывается, и глазам предстает спальня во всей чрезмерности своего красного дерева, и впереди, то есть по длинной грани, стоит кровать с толстым белым матрасом, и у подушки белеет отогнутым углом пододеяльник, а сочащийся из окна свет смягчает очертания предметов и это дышащее молчание. На дворе апрель, вечера стали долги, дни тянутся и тянутся, и потому, наверно, Раймундо Силва не зажигает света, потому и, быть может, еще и для того, чтобы не спугнуть этот едва установившийся полумрак, от которого, впрочем, ему самому как-то не по себе, но Мария-Сара не истолкует во зло его намерения, слишком уж хорошо знаем все мы, по собственному ли опыту или от людей, как часто приводит к ослепительному помрачению ума погруженная во мрак дорога из самой сердцевины тьмы. Мария-Сара сразу увидела две розы в вазе на столике у окна, исписанный до середины лист бумаги, а Раймундо Силва теперь должен бы зажечь лампу, чтобы создать атмосферу и произвести нужное действие, однако он этого не сделал, а отошел в сторону, к изножью кровати, словно хотел спрятаться за нее, и ждал слов, и дрожал оттого, что не знал, какие слова должны быть произнесены, и не думал ни о жестах, ни о действиях, а только о словах, здесь, в этой комнате.