История осады Лиссабона

В коридоре Раймундо Силва встретил Косту, только что приехавшего из типографии. Буркнул: Добрый день, и хотел идти своей дорогой, но Коста придержал его, взяв за руку – не грубо, лишь прикоснувшись к рукаву плаща, – в глазах у него были серьез и едва ли не сострадание, а сказанные им слова были ужасны: За что же вы со мной такое сделали, сеньор Силва, спросил он, и корректор Силва в замешательстве не знал, что на это ответить, и потому начал по-детски отнекиваться: Ничего я не сделал. Коста покачал головой, убрал руку и пошел по коридору, невозможно поверить, чтобы этот человек не понимал, что нанес ему личную обиду, что на самом деле вопрос касается только их двоих, Косты и Силвы, обманутого и обманщика, и обоих не спасет вклеенный в последнюю минуту список замеченных опечаток. Уже в самом конце коридора Коста обернулся и спросил: Уволили вас. Нет, не уволили. И то хорошо, если бы уволили, мне было бы еще гаже, чем сейчас, и все же надо признать, что Коста великий человек и исключительно трезв в своих оценках, ибо он не сказал, что ему было бы еще печальней или горше, но сказал – гаже, и слово это точней любого другого передает душевное его состояние, и спроси себя корректор Раймундо Силва, как у него самого сейчас на душе, ответил бы со всей определенностью, что на душе у него гадко.

Когда он вернулся домой, прислуга уже ушла, оставив ему записку, как всегда, когда его не бывало дома: Я ушла, все прибрала, белье унесла, дома выглажу, и эта демонстрация рачительности означала всего лишь, что она воспользовалась отсутствием хозяина, чтобы уйти пораньше, в чем, впрочем, не сознается никогда, и Раймундо Силва, не питающий в отношении отправительницы послания ни сомнений, ни иллюзий, молча принимает ее объяснения. Гармония в известного рода отношениях создается и поддерживается благодаря сложному комплексу мелких неправд и отказов от поисков истины, очень похожему на согласованность движений танцующей пары и сводящемуся к нечасто цитируемой поговорке, а вернее, присловью, ибо это определение точнее передает жанр речения, которое звучит так: Я знаю, ты знаешь, что все мне вдомек, язык за зубами, а рот на замок. Речь тут не о том, что какие-то там тайны, секреты, шкафы со скелетами будут открыты в отношениях между хозяином и служанкой в доме, где Раймундо Силва живет и время от времени наблюдает некую женщину, даже полное имя которой не считает нужным знать. Однако в высшей степени интересно, что жизнь этих двоих одновременно и прозрачна, и непроницаема, потому что никто не стоит к Раймундо Силве ближе, чем она, он же до сей поры не поинтересовался, чем занята она в те дни, когда не приходит к нему, а что касается имени, достаточно сказать: Сеньора Мария, и она возникнет на пороге с вопросом: Что вы хотели, сеньор Раймундо. Сеньора Мария приземиста, худощава, смугла до степени темнокожести, волосы у нее вьются сами собой, от природы, составляя предмет ее гордости – единственный, потому что эта самая природа красотой наделила ее крайне скупо. И когда она пишет или говорит, что все, мол, прибрала, то явным образом употребляет не те слова, ибо ее понимание уборки сводится к золотому правилу, согласно которому достаточно, чтобы все выглядело прибранным или, если толковать это расширительно, чтобы с глаз долой было убрано то, что пока не прибрано, а в иных случаях слова пока не равнозначны слову никогда. Исключение составляет, само собой, кабинет Раймундо Силвы, где беспорядок – это, судя по всему, условие труда в трактовке хозяина, противоречащей стилю других корректоров, которые маниакально привержены геометрической гармонии, выравниванию и симметрии и потому доставили бы изрядные мучения сеньоре Марии, говоря ей: Этот листок лежит не там, где я его оставил, тогда как листки в кабинете нашего героя неизменно пребывают на своих местах по той простой причине, что прислуга не может и не станет к ним прикасаться, и когда хозяин не может чего-то найти, она неизменно протестует: Я ничего не трогала.