История осады Лиссабона

Ночью он несколько раз просыпался – вскидывался, как от толчка. Но глаза не открывал, силясь защититься от бессонницы, и через минуту опять переходил от дремотной одури к беспокойному забытью без сновидений. Уже перед рассветом начался дождь, и первым, как всегда, даже когда еле моросит, оповестил об этом навес над балконом, и Раймундо Силва, разбуженный слитным гулким стуком капель, медленно поднял веки, встречая сероватый свет, который едва начинал проникать сквозь щели в ставнях. Как почти всегда это бывает, когда просыпаешься в такой час, он тут же снова погрузился в сон, на этот раз взбаламученный снами, и во сне терзался беспокойством, успеет ли покрасить волосы, давно уже в этом нуждавшиеся, и сумеет ли сделать это так, чтобы не бросалось в глаза. Проснулся после девяти, и первой мыслью его было: Не успею, но потом счел, что успеет. Вошел в ванную и, щурясь, морщась, стал разглядывать себя при свете двух ламп по бокам от зеркала. Виднелись, наводя печаль, отросшие седые корни, их не спрячешь, даже если взбить волосы, так что оставалось единственное средство – краситься. Он в несколько минут покончил с завтраком, пожертвовав на этот раз тягой к пресловутым тостам с маслом, и вернулся в ванную, где и заперся, чтобы без помех заняться персональным фальшивомонетничеством, то есть использовать продукт, как сказано было в приложенном к флакону проспекте. Раймундо Силва всегда запирается, хотя он всегда в квартире один, ибо совершает эту операцию в тайне, каковая, следует отметить, тайной ни для кого не является, и, несомненно, умер бы от стыда, если бы однажды был застигнут за тем, что сам почитает делом позорным. Волосы у него во времена истины были каштановые, как вот у Марии-Сары, но сейчас невозможно было бы сравнить тон тот и этот, потому что у Раймундо Силвы цветом они неумолимо напоминают вылинявший, побитый молью парик, позабытый и вновь найденный на чердаке в куче старых картин, мебели, безделушек, всякой чепухи и мишуры, масок иных времен. В половине двенадцатого примерно он наконец готов к выходу и опаздывает безбожно, и если не посчастливится поймать такси, ситуация уложится в формулу «Пришла беда – отворяй ворота», весьма глубокое речение, подходящее на все случаи жизни. Но видно, в самом деле не зря живет он на улице известного чудотворца святого Антония, ибо только чудом можно объяснить, что на такой глухой улочке, в дождливый день, вдруг, откуда ни возьмись, появляется свободное такси и останавливается на призывный взмах, и водитель не показывает знаком, что спешит по вызову. Счастливый Раймундо Силва уселся, сказал, куда ехать, но потом, пристраивая в ногах зонтик, аттестовал себя идиотом, и его смятение проявлялось в двух противоположных желаниях – ехать было жутко, очень хотелось приехать, издательство перестало быть для него ненавистным местом, и не только ради того, чтобы прибыть точно к сроку, поторапливал он водителя: Пожалуйста, поскорее, я очень спешу, рискуя нажить врага в том, кто показался ему поначалу орудием Провидения. Время потребовалось, чтобы спуститься в нижний город, время ушло на движение в потоке машин, из-за дождя вязших в пробках, как мухи в патоке, Раймундо Силва вспотел от нетерпения, и вот наконец на десять минут позже срока, тяжело дыша и отдуваясь, он вбежал в здание издательства, и вид его менее всего подходил для предстоящей ему беседы, в которой будут поставлены новые ответственные задачи и, несомненно, предъявлены недавние огрехи.