История осады Лиссабона

Кабина старинного издательского лифта так тесна, что располагала бы к близости, если бы не прозрачность дверей и боковых стенок, но тем не менее по пути с одного этажа на другой можно, предварительно оглядев бдительным оком лестничные марши, отсюда поднимающиеся, оттуда спускающиеся, слегка распустить руки или даже сорвать беглый поцелуй в случае безотлагательной надобы. За долгие теперь уже годы работы Раймундо Силва ездил в этой механической клетке много-много раз, ездил и в одиночестве, и с попутчиками, но никогда до сего дня не испытывал – ну или не помнил – таких будоражащих чувств, да-да, а ведь сперва он собирался подняться пешком, потому что не хватало терпения дождаться лифта и еще потому, что легкостью ног и бодростью сердца мог бы поспорить с юностью всех этих кабинетов, включая и издательство, где, впрочем, средний возраст всегда выше, чем в иных конторах. Путь недалек, всего два этажа, хотя следует учесть, что в этом здании старинной постройки потолки едва ли не вдвое выше нынешних, и в этом отношении оно напоминает обиталище корректора в Кастело, в чем, впрочем, нет ничего нового, ибо за подъемом неизменно следует спуск, а за спуском – подъем, и, быть может, так проявляется один из законов жизни, вероятно, и на нашего отца, который когда-то казался нам великаном, мы теперь глядим свысока, и год от году он, бедняга, делается все меньше, но тсс, умолкнем, чтобы несчастный мог пострадать в тишине. Несусветной чушью кажется Раймундо Силве, что он вспомнил в этом лифте о покойном отце, как раз когда его стали одолевать эротические видения, а истина в том, что тот, кто думает, знает, что думает, а не почему подумал то или это, и думаем мы с рождения, но не знаем, какова была наша первая мысль, та, после которой все остальные были уже после, и биография каждого из нас была бы плаваньем вверх по течению мыслей к самому ее истоку и переменой этой самой жизни, и если бы возможно было на этом пути вдруг подумать о чем-то ином и двинуться следом за этой новой мыслью, быть может, мы приплыли бы туда, где и сейчас находимся, если, конечно, избирая другую жизнь, ненароком не укоротили бы ее, а если бы даже и эту, то обошлись бы с ней не так, как корректор, и ехали бы сейчас в другом лифте, и беседовать бы собирались не с Марией-Сарой, а еще с кем-нибудь. И лучше бы Раймундо Силве стоять там, где в тот день он увидел, как спускаются главный над редакторами вместе с главной над корректорами, а теперь мы видим, как он вперился в пустое пространство с таким суровым презрением, словно порицает женщину за недостойное поведение, потому что такие вещи, к вашему сведению, в лифте не делаются, то есть не должны делаться, ибо нет недостатка в тех, кто очень даже делает это и это и даже кое-что еще похуже: Да я всего лишь прижал ее слегка, сеньор корректор, да это был всего лишь поцелуй, сеньор корректор. Не важно, это совершенно нетерпимо, и от имени собственной моей неисцелимой зависти я вас осуждаю, и на последних сантиметрах подъема возвысился Раймундо Силва посреди кабины лифта, и прочим не хватило там места, и они принуждены были выйти, гонимые стыдом, если, конечно, есть еще стыд в этом мире, хотя, вероятней всего, хихикали втихомолку над лицемерным моралистом: Зелен, мол, виноград.