Совершенно очевидно, что система ценностей того времени не допускала употребления яда против внешнего врага. Рим мог одерживать победы только в честном бою по всем правилам, благодаря своему военному гению, даже если противник выказывал неосмотрительность или проявлял особенную стойкость. Хорошо известен эпизод борьбы римлян против знаменитого эпирского царя Пирра, который любили воспроизводить римские и греко-римские источники, выражавшие тоску по республиканскому идеалу. Скорее всего, он выдуман, а возможно, восходит к сюжету, изложенному у Тита Ливия. Рассказывая о знаменитом государственном деятеле и полководце V–IV вв. до н. э. Марке Фурии Камилле, историк в свое время написал, что тот желал побеждать лишь оружием воина, и никаким другим.
Как известно, Пирр часто бывал при дворе Птолемеев в Александрии, куда его посылали в качестве заложника, и воспринял тамошние нравы. В 275 г. до н. э. царь Эпира переправился с войском через Адриатическое море и непосредственно угрожал Римской державе. Две армии противостояли друг другу у Беневента. Рассказ о том, как римлянам предлагали отравить Пирра, содержится у Цицерона, Тита Ливия, Валерия Максима, Сенеки, Флора, Плутарха и Евтропия. Он различается лишь деталями. Еще до вышеуказанных событий, в 278 г. до н. э., медик враждебного правителя предлагал свои услуги римскому полководцу Фабрицию, обещая дать своему государю яд под видом лекарства. Служивший при дворе виночерпием сын врача мог также поднести Пирру отравленный напиток. Однако как сенат, так и военачальник с негодованием отвергли подобную возможность уничтожения противника. Фабриций предупредил царя о двойном предательстве медика, который нарушил клятву Гиппократа и верность своему повелителю. У Авла Гелия воспроизведено письмо, посланное консулами Пирру. Они гордо указывали, что римлянам не пристало использовать против врага хитрость и коварство. Евтропий, со своей стороны, отмечал, что одержанная таким образом победа нанесла бы ущерб чести римлян, ибо продемонстрировала бы их неспособность одержать победу в бою. Валерий Максим шел еще дальше; он объяснял, что, на взгляд сенаторов, Рим, основанный сыном Марса, должен был побеждать лишь оружием Марса.
Сама память об истоках государства оказывалась несовместимой с использованием яда против внешнего врага.
Тит Ливии и Аммиан Марцеллин выражали сожаление, что позже нравы изменились. Благородный отказ от подстраивания противнику ловушки – с применением яда или нет – впоследствии превращался в образец великодушного поведения или, во всяком случае, служил льстецам средневековых правителей в качестве расхожего примера. В 1467 г. венгерский король Матиас Корвин решился воспользоваться услугами убийцы против моравского короля Иржи из Подебрад. Однако он передумал, когда узнал, что его врага собирались не заколоть, а отравить. Венгерский король даже якобы предупредил Иржи, чтобы тот был внимателен к тому, что ест.
Республика отравлена?
Идеализированный Рим первых веков существования противопоставлялся Риму периода упадка, симптомы которого обнаружились довольно рано. Они не сводились, конечно, к случаям отравлений, но тем не менее 'появление подобных дел показательно. Резко обличавший порчу нравов Марк Порций Катон Цензор (234–149 гг. до н. э.) связывал ее с влиянием греков. Он с горечью отмечал как раз рост числа отравлений, правда, в домашнем кругу. Каждую женщину, нарушавшую супружескую верность, он квалифицировал как
Во внешней политике яд уже не был столь неприемлем, во всяком случае, по мнению противников Рима. Тит Ливии отмечал негодование Ганнибала, которого предали и принудили отравиться в 183 г. до н. э. Умирая, карфагенский полководец сравнивал величие Фабриция с низостью современных ему римлян. Он видел в этом неопровержимый признак упадка, хотя в данном случае яд никак не обеспечивал победу, а лишь подтверждал ее.