История Оуян Лианя

– Война!! – нестройным хором подхватили все вокруг.

К Хэ Мэнсюну протолкался партиец Цай Бочжэнь. Он держал за руку одну из узниц.

– Брат, времени совсем не осталось… – проговорил он, явно стесняясь. – Но пока все мы здесь, я хочу взять в жёны Чжунвэнь!

– Отлично! Вот это большая радость! – воскликнул Хэ Мэнсюн. А вслед за ним оживился и весь фургон.

То была самая необычная свадьба. Ведь этим молодожёнам, возможно, оставалось быть вместе лишь несколько минут! Коммунистка Фэн Кэн вызвалась стать свидетельницей невесты У Чжун-вэнь, а за ней и Жоу Ши тут же предложил себя в свидетели жениха.

– А кем буду я? – взволнованно спросил юноша у Хэ Мэнсюна.

– Ты?

Все улыбнулись.

– Бери за одну руку жениха, и за другую – невесту! – не растерялся Хэ Мэнсюн и вывел парня из затруднения.

– Свадьба начинается! – объявил Хэ Мэнсюн.

Первым делом поэт Инь Фу прочёл стихи венгерского поэта Петёфи[3]:

Любовь и свобода —
Вот всё, что мне надо!
Любовь ценою смерти я
Добыть готов,
За вольность я пожертвую
Тобой, любовь![4]

И, закончив, напел отрывок из «Свадебного марша».

– Любовь ценою смерти я добыть готов, за вольность я пожертвую тобой, любовь! – громко повторили молодожёны.

– За вольность я пожертвую тобой, любовь! – хором подхватил и юноша, и остальные революционеры в фургоне.

Хэ Мэнсюн торжественно произнёс:

– Отныне член Коммунистической партии Цай Бочжэнь и комсомолка У Чжунвэнь официально объявляются мужем и женой!

То была ни с чем не сравнимая свадьба в арестантском фургоне! Когда жених и невеста прижались друг к другу, окружавшие их товарищи не выдержали, и радостные возгласы прорезали тишину предрассветного Шанхая:

– Слава Компартии!

– Да здравствует Революция!

Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И смертный бой вести готов!
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим —
Кто был никем – тот станет всем.
Это есть наш последний
И решительный бой;
С Интернационалом
Воспрянет род людской![5]

– На выход! Все из машины!

На самом же деле фургон ехал не более десяти минут, а теперь остановился на заднем дворе комендантского управления. Там его уже поджидал целый взвод новых конвоиров, и солдаты, сопровождавшие фургон, закричали узникам, чтобы те скорей выходили.

– Сволочи! Бесстыжие твари!

Поняв, что настал час их казни, узники революции негодующе зароптали:

– А кто говорил, что нас просто переселяют?!

– А кто обещал не кормить нас пулями?!

– Стройся, стройся! В две шеренги становись! В две шеренги, кому говорят?! – из полицаев, которым надоело притворяться, наконец полезла наружу их реакционная, бесовская суть.

– Да чего их бояться? Убьют – так убьют!

– Всех не перестреляете!

Даже закованные в кандалы, революционеры оставались спокойны и решительны. Самостоятельно и невозмутимо построились они в две шеренги. Ни капли малодушия или страха не было в их глазах – одни лишь гнев и достоинство.

– Умереть я тоже не боюсь, но вот девушки у меня никогда ещё не было… – вдруг тихонько обронил юноша. Державшие его за руки Жоу Ши, коммунистка Фэн Кэн и стоявший рядом Инь Фу не сдержали слёз.

– Долой проклятый Гоминьдан!

– Да здравствует Компартия Китая!

Времени больше не оставалось: загремели выстрелы винтовок. Все как один узники вскинули руки и принялись громко скандировать:

– Долой проклятый Гоминьдан!

– Да здравствует Компартия Китая! Да здрав…

Вражеские выстрелы разили их одного за другим.

– Да здравствует… – ещё успел прокричать юноша, когда и его сердце пронзила пуля врага. И он упал наземь рядом с писателем Жоу Ши, который им так восхищался, а теперь сжимал его руку в своей.

Их алая кровь, сливаясь в один поток, растекалась в траве пустыря Лунхуа…

История эта случилась девяносто лет назад. И явилась последней триумфальной главой в трагической саге, оставившей яркий след в истории Шанхая и восславившей гибель юного героя на века.

В тот год ему было семнадцать лет. И его имя – Оуян Лиань – навеки осталось связано с набережной Шанхая.

Именно благодаря ему я снова держу в руках «Великое впечатление» Жоу Ши – эссе, которое так любил в школьные годы, и которое перечитываю теперь иероглиф за иероглифом. И перед глазами вновь так живо и отчётливо проступает образ юного героя, жившего девяносто лет назад…