Вокруг папского двора кормилась масса посредников, прихлебателей и бездельников; Вечный город был крупным центром потребления богатств, притекавших в него со всей Европы. В то же время, благодаря этому притоку средств, он становился центром торговли, финансовых и кредитных операций, коммерческих сделок и спекуляции. В орбиту этих сделок вовлекались и другие торговые центры Италии, связанные с Римом общими деловыми интересами.
Эта своеобразная заинтересованность части буржуазии Северной и Центральной Италии в деятельности папства была причиной двойственного отношения к папству: с одной стороны, оно вызывало возмущение алчностью духовенства и особенно самой курии, ее стремлением к духовному порабощению людей, с другой же — оно создавало широкие возможности обогащения Италии за счет других государств.
Эта двойственность сказывалась и на идеологии формировавшегося класса ранней буржуазии, который в силу общих экономических причин становился руководящей силой в борьбе с папством. Его свободомыслие не шло обычно дальше критики «кошмарного» правления «распутной» курии. Борьба с папством была более словесной, литературной, чем действенной, воинствующей. Когда же на папском престоле восседали «папы-меценаты», «папы-язычники», то критика и вовсе затихала, а кое-кто из поэтов и художников даже воспевал и превозносил великую историческую роль папства, якобы являющегося могучим двигателем человеческого прогресса. Вместе с тем выступали и более смелые критики папства и религии. Так, в сочинениях одного из идеологов выступавшего на арену нового общественного класса — Пьетро Помпонацци — мы видим попытку расшатать самые основы религиозного мировоззрения — веру в бессмертие души и в абсолютность религиозной истины. Помпонацци полагает, что «человеческая душа не бессмертна, и если говорят о ее бессмертии, то такое утверждение не соответствует действительности». По словам Помпонацци, «действительность» дает такую массу доказательств «испорченности души» даже наместников Христа на земле, что нужно быть слепым, чтобы «упорно» повторять «старую» мысль о бессмертии души. Мало того, необходимо сделать «страшный» (по мнению церкви) вывод, что, по существу, нет никакого различия между душой человека и животного — у всех «живых существ» одни лишь эгоистические, животные желания. Подобные мысли стали распространяться среди значительной части образованного населения Рима: «считалось признаком образованного человека не разделять мнения, совпадающего с установленными истинами христианского учения». При княжеских и аристократических дворах, одинаково светских и духовных, с иронией говорили о христианских догматах и почти с нескрываемым презрением относились к церковным таинствам.
Новые идеи, связанные с ростом в Италии буржуазных отношений в эпоху Возрождения, доходили до Германии. Но здесь не было почвы для «снисходительного» отношения к папству, которое выкачивало огромные суммы денег из Германии. В империи даже самый «возрожденческий папа» не мог снискать симпатий бюргерства. Подражание «высоко цивилизованной» Италии, с которой Германия находилась в тесных торговых, политических и церковных связях, и желание приблизиться к манящей атмосфере «Возрождения» получили здесь свое выражение в стремлении к изучению первоисточников Ветхого и Нового заветов с неясно осознанной целью сличить «подлинное» вероучение с тем его вариантом, который проповедовался Римом и всей церковной иерархией. Появились Рейхлин и Эразм, два великих знатока Библии и евангелия, вслед за которыми за изучение еврейского и греческого языков взялась в Германии многочисленная монашеская братия. В тесных кельях германских монастырей шли жаркие споры о соответствии между книжной истиной и действительностью. В глазах папы Льва Х эти споры были «монашеской склокой», принявшей «по непонятным причинам» широкие размеры, и легкомысленный представитель дома Медичи на папском престоле, любивший говорить о «прибыльности сказки о Христе», видел в усиленных занятиях Германии «чистой теологией» лишь удобный повод для нового использования этой пресловутой сказки и требовал от «германской нации» огромных жертв для строившегося в Риме собора св. Петра этого, по идее папства, грандиозного символа величия и единства христианства.