Вывод, который можно сделать из этих утверждений, сводится к тому, что некоторые языческие учения предвещали полноту истины: «Итак, Богом был Логос и существовал рядом с Богом, живой и действенный и не отличающийся от Отца. Но мы знаем, что те, кто более прочих превозносится своей внешней мудростью, в тонкостях исследовали эти проблемы, но не всецело безупречно, поскольку для них не воссиял свет истины. Ведь Христос не дал им её в откровении» (913 С).
Присутствие в «Против Юлиана» главного комментатора Аристотеля немало удивляет, хотя слава, которую Александр стяжал в древнем мире и в Средние века, делает его по праву заслуживающим тех исследований широкого спектра, проведенных Кириллом в связи со своим ответом Юлиану. Из произведений Александра цитируются «О судьбе» (который уже был известен благодаря своей автономной традиции) и «О провидении». Последнее сочинение дошло до нас во фрагментах, и эти греческие фрагменты оказались сохраненными только нашим христианским писателем.
Изучая трактат «О провидении», следует, однако, проявлять определенную осторожность: и действительно, как это явствует из II 21 «Апорий и решений» самого же Александра, которые заключают в себе фрагменты трактата «О провидении», это произведение было написано в диалогической форме. А это означает то, что цитаиии Кирилла не обязательно воспроизводят мысль Александра, но могут отражать учение одного из двух его собеседников. И действительно, Кирилл обретает в Александре лицо, решительно поддерживающее идею божественного Промысла, что больше подходит стоику (которым мог быть собеседник, выведенный в «О провидении»), а также христианину, чем самому Александру.
Уже во II книге «Против Юлиана», в контексте дискуссии о сотворении мира, епископ Александрийский задается вопросом, как Бог мог ожидать от людей святости, если Он их оставил, отдав во власть другим творениям, а именно низшим богам, как на том настаивает Юлиан — ведь тогда Бог лишает людей привилегии быть созданными Им Самим. На самом деле Бог осуществляет по отношению к нам Свое провидение, причем вплоть до самых малых вещей. Император, напротив, утверждал, как мы это уже говорили и как мы это увидим еще позже — когда Кирилл прибегает и к герметическим учениям, чтобы его опровергнуть, — что сотворение человека не являлось делом бога, но делом низших богов, сообразно с учением Платона (см. «Тимей», 41а).
Итак, универсальность божественного провидения подтверждается также и Александром, учеником Аристотеля: «Утверждение, что бог не хочет осуществлять свое провидение по отношению к вещам, пребывающим здесь, на земле, абсолютно не сообразуется с ним, ибо не делать что–то, будучи способным это делать, свойственно определенной форме зависти и природе совершенно нелепой. Но поскольку обе эти позиции чужды богу, касательно него не может быть истинным ни первое, ни второе. Итак, остается только признать, что божественное существо и может, и хочет осуществлять свое провидение по отношению к земным вещам; но если он это и хочет, и может, ясно, что он это и делает. Следовательно, логично, что ни одна из якобы случайных вещей не возникает без божественной мысли и без божественной воли».
То же рассуждение встречается у Лактанция, в «О гневе Божием» (13, 19–21). Также в III 621C, в контексте, относящемся к свободе воли, которую Кирилл защищает, прибегая к письму Порфирия, адресованному Немерцию, он, как мы это увидим, цитирует Александра, человека, как никто другой среди язычников, самого тонкого и точно выражающего свои мысли. И вот так он высказался в своем трактате «О провидении»:
«Именно на основании этих вещей можно усмотреть благоволение божественной природы к нам. Ибо, действительно, поскольку было невозможным, чтобы добродетели существовали в нас по природе, сама божественная природа благоволила стать нашей госпожой и сделала, таким образом, обладание добродетелями зависящим не от других, но от нас самих, чтобы то, что нам было невозможно иметь от неё, мы имели бы от нас самих, как если бы мы имели это от неё. Итак, если бы мы были способны иметь добродетели вследствие нашей природы, не оставалось бы никакого свободного пространства для проявления зла. Но коль скоро это невозможно, поскольку наша природа достигает только того, чтобы мы были способны обладать добродетелями, с неизбежностью все, что способно обладать какой–либо вещью, имеющей свою противоположность, способно также обладать и этой её противоположностью».
Немного далее, в контексте изложения универсальной упорядоченности вещей, которую можно усмотреть в регулярности движений небесных тел (III 625В), сказано следующее: