История пчел

Восемь пар глаз неотступно следили за мной, но никто из присутствующих и с места не сдвинулся.

— Разыщите его! — повторил я.

Наконец мои слова возымели действие: одна из них в конце концов поняла, кто здесь глава семьи. Шагнула к двери и сняла с крючка капор:

— Я сбегаю.

Шарлотта.

* * *

Мы все сидели на кухне и ждали его, а темнота постепенно выползала из углов и обнимала нас. Лампу никто не зажигал. Каждый раз, когда кто-то из девочек открывал рот, Тильда шикала, и та умолкала. В окно было видно небо, однако облака давно уже закрыли солнце, да и сами почти слились с сумеречным небом. Вскоре ночь лишит нас способности видеть и будет чересчур поздно что-либо показывать.

Куда же он подевался?

Я вышел на крыльцо. Атмосферное давление упало, воздух был липким и тяжелым, ни ветерка. Над деревней повисла тишина. Пчелы давно уже вернулись в улей, я не слышал даже их жужжания.

Где он постоянно бродит? Разве есть в мире что-то важнее изобретения, которое я так жаждал показать ему?

Я вернулся в дом. Тильда с трудом сдерживала зевоту, Джорджиана уснула, положив голову на колени Доротеи, а близнецы, кренясь друг к дружке, сонно моргали. Они сильно припозднились — им давно уже следовало лечь спать. Мне стало вдруг неловко, и я отступил в сторону. На столе стоял кувшин, я налил себе воды. Под ложечкой неприятно засосало, а в животе тихо заурчало. Я торопливо выдвинул стул в надежде, что этот звук заглушит урчание, и сел, надавив обеими руками на живот и чуть склонившись вперед. Урчание стихло.

Дверь неожиданно распахнулась. Я вскочил. Первой вошла Шарлотта — опустив голову и глядя в пол. За ней виднелся темный силуэт. Эдмунд. Она все-таки разыскала его.

— Дорогой мой, да что же это?! — Тильда метнулась к нему.

С него капала вода. Пошатываясь, Эдмунд сделал несколько шагов. Волосы и куртка насквозь промокли, но брюки были сухими — его словно окатили водой из ведра.

— Шарлотта?.. — начала Тильда.

— Эдмунд… он…

— Я упал в ручей, — медленно проговорил Эдмунд и, спотыкаясь, сделал еще несколько шагов.

Я подошел к нему и положил руку ему на плечо. Мне хотелось поскорее отвести его к улью, чтобы он наконец понял. Но тело его под мокрой одеждой дрожало, а зубы стучали от холода.

— Эдмунд?

— Я… я хочу спать… — не оборачиваясь, тихо пробормотал он и, стряхнув мою руку, зашаркал к ведущей на второй этаж лестнице.

Тильда засеменила следом, вылитая наседка, даже заквохтала, совсем как курица:

— Мальчик мой милый… Пойдем, пойдем, я тебе помогу… Ох, осторожнее, не споткнись. Я тебе уже и постельку приготовила… Обопрись на меня… Вот так, да.

Его сгорбленная фигура скрылась в темноте лестницы, а я посмотрел на свою руку, мокрую, оттого что я прикасался к его одежде. Я торопливо вытер ладонь о брюки.

Черная меланхолия, так беспощадно мучившая меня, — быть может, она проснулась и в моем сыне? Быть может, вместе с моей кровью ему передался и мой недуг? Бывают ли такие заболевания наследственными? Может статься, именно поэтому Эдмунд никогда не раскрывал передо мной своей души?

Сдавило грудь. Нет, только не он. Не Эдмунд.

Я очнулся и заметил окруживших меня девочек. Некоторые из них покачивались от усталости, однако все они смотрели на меня и молча ждали. Все, кроме Шарлотты — та упорно отводила взгляд, хотя лицо ее тоже были бледным и усталым.

Я вздохнул.

— Завтра, — тихо сказал я. — Покажу вам все завтра.

Тао

— Вы не подскажете, как мне туда добраться?

Я стояла в безликом и обшарпанном гостиничном фойе и показывала администратору точку на карте. Эта больница была одной из последних в моем списке. Все остальные я уже проверила и вычеркнула.

— Раньше сюда можно было доехать на метро, — ответила женщина за стойкой, показав на карту, — с пересадкой вот здесь. — Ее палец отполз в сторону и остановился совсем рядом с потрепанным краем карты.

Администратор была высокой и худой и по малейшему поводу разражалась неестественно громким раскатистым смехом. Она работала круглосуточно, потому что всех остальных, по ее словам, заставили переселиться, а для нее и для ее дочери эта гостиница, с трудом державшаяся на плаву, — единственный источник дохода. Дочка — девочка лет десяти — приходила каждый день после школы, садилась в фойе и делала уроки. Лишь в это время матери и дочери удавалось побыть вместе.

— Но сейчас эту ветку метро Городской комитет не рекомендует использовать, — добавила администратор. Я вопросительно посмотрела на нее. — В этих районах опасно. Они оккупированы. Хотя нет, что это я. Оккупированы — это я неправильно сказала. Но там живут те, кто потерял все. И надзора над ними нет.

— Что это за люди?

— Те, кто отказался переселяться, и их оставили здесь. Сначала они прятались, а потом было уже поздно. Может, потом кто и передумал, вот только ничего не изменишь. — Она сглотнула и отвернулась. Возможно, ее история была похожей на ту, что рассказал мне мальчик из ресторана, но расспрашивать я не стала — еще одного такого рассказа я бы не выдержала.