Если человек с арифметическим складом ума даст себе труд подсчитать, во сколько обойдется молодому человеку удовлетворение всех тех склонностей, которыми, как мы указали, обладал мистер Пенденнис, он убедится, что за два-три года молодой человек с такими расточительными вкусами неизбежно истратит или задолжает очень значительную сумму денег. Пен, как уже говорилось, не любил заниматься исчислениями. Ни одно из его пристрастий не разрасталось до неприличных крайностей: нет сомнения в том, что счет Пэдингтона у портного; или счет Гэтлбери — повару за обеды; или счет Дилли Таити у Финна, продавца гравюр, за оттиски с картин Лендсира и Моргенсовские гравюры с картин Рафаэля; или Уормолла у известного книгопродавца Парктона за альдины, старопечатные фолианты и богато иллюминованные требники шестнадцатого столетия; или Снэфла и Фокера у содержателя конюшен Найла, что каждый из них в отдельности намного превышал ничтожные счета, какие могли предъявить все эти поставщики мистеру Пену. Но Пенденнис от Бонифация выгодно отличался от этих юных джентльменов многосторонностью своих интересов: в то время, как молодой лорд Пэдингтон плевать хотел на любые гравюры, а в золоченую раму заглядывал, только если в нее вставлено было зеркало; в то время как Гэтлбери совершенно не заботился о том, как он одет, лошадей же не только не любил, но смертельно боялся; в то время как Снэфл не читал никаких печатных изданий, кроме "Календаря скачек" и "Белловой жизни", а из рукописей интересовался только собственными каракулями в книжечке для записи пари, — наш юный друг, обладая более разнообразными запросами, уделял внимание всем отраслям знаний и развлечений и в каждой из них достиг порядочных успехов.
Итак, слава Пена гремела на весь университет, в нем уже видели нового Крайтона. А что касается до конкурса на лучшее английское стихотворение, к которому Пен, как мы видели, столь старательно готовился в Фэроксе, то приз в том году получил Джонс из колледжа Иисуса, но студенты считали, что стихи Пена несравненно лучше, и он за свой счет переплел их в сафьян с золотым тиснением и подарил ближайшим друзьям. Один экземпляр попался мне недавно на пыльной полке в книжном шкафу мистера Пена, и сейчас он лежит передо мной вместе с целой кучей старых оксбриджских брошюрок, университетских уставов, конкурсных стихов, удостоенных и не удостоенных приза, речей, произнесенных в студенческом клубе, и либо надписанных "Пенденнис от Бонифация", либо полученных Артуром от любящего его автора — Томсона или Джексона. Как забавно выглядят эти надписи, выведенные полудетским почерком, и как волнуют эти бумаги, когда увидишь их спустя несколько десятилетий! Иных капризная судьба увела с тех пор в небытие, других разлучила, со всеми обошлась жестоко. Не одна рука, что писала эти сердечные слова и доверчиво пожимала нашу в знак великодушной юношеской дружбы, теперь холодна. Каким пылким, не знающим сомнений чувством была для нас дружба в те далекие дни! А потом, когда пришла пора вступить в жизнь, друг, с которым вы не уставали бродить рука об руку под густыми деревьями или вдоль реки, что омывала сад колледжа св. Магдалины или луга близ колледжа Христовой церкви, а не то текла, извиваясь, мимо Королевского колледжа или Троицы, — поневоле отдалился от вас, и вы и он стали порознь пробиваться сквозь толпу, запрудившую ваш жизненный путь.