— Довольно! — сказал Пен и так стукнул кулаком по столу, что лампа качнулась и замигала. — Я очень молод, но прошу вас не забывать, что я джентльмен… я не потерплю, чтобы оскорбляли эту леди.
— Леди, сэр? — вскричал пастор. — Это она-то леди? Вы смеете в присутствии своей матушки называть эту… эту женщину леди?
— В чьем угодно присутствии, — заорал Пен. — Она достойна самого высокого положения. Она чиста и невинна. Она так же добродетельна, как и прекрасна. Будь на вашем месте другой, я бы с жим иначе поговорил. Но вы мой самый старый друг, и, как видно, это дает вам право сомневаться в моей порядочности.
— Нет, нет, Пен, дорогой мои! — воскликнула Элей вне себя от радости. Я же вам говорила, доктор, он не… он не то, что вы думали. — И нежная мать, сделав шаг вперед, припала к плечу Пена.
Пен почувствовал себя мужчиной. Теперь ему не страшны никакие пасторы. Он рад, что дело дошло до объяснения.
— Вы видели, как она хороша, — обратился он к матери нежно и покровительственно, как Гамлет к Гертруде. — Поверьте мне, и сердце у нее золотое. Вы сами в этом убедитесь, когда узнаете ее. Из всех женщин на свете, кроме вас, она самая прямодушная, самая добрая, самая ласковая. А что она актриса, так разве это дурно? Своим трудом она кормит отца.
— Старого пьяницу и негодяя, — проворчал пастор, но Пен словно и не слышал.
— Когда бы вы знали, как знаю я, сколь скромен ее образ жизни, сколь чисто и благочестиво ее поведение, вы бы… как я… да, как я (бешеный взгляд в сторону пастора), презрели клеветника, осмелившегося ее оскорбить. Ее отец был офицером, отличился в Испании. Он был другом его королевского высочества герцога Кентского, его знает герцог Веллингтон и многие генералы пашей армии. Ему помнится, что он встречался с дядей Артуром у лорда Хилла. А род его — один из самых древних и почитаемых в Ирландии, не менее знатный, нежели наш. Костиганы были в Ирландии к-королями.
— Боже милостивый! — взвизгнул пастор, сам не зная, душит ли его ярость или смех. — Уж не хотите ли вы сказать, что решили на ней _жениться_?
Пен гордо выпрямился.
— А что же вы думали, доктор Портмен? — спросил он. — Какие еще у меня могли быть намерения?
Пастор, совершенно сбитый с толку этим неожиданным выпадом Пена, невольно отступил и мог только выдохнуть:
— Миссис Пенденнис, умоляю вас, вызовите майора.
— Вызвать майора? Одобряю, — сказал Артур, принц Пенденнисский и великий герцог Фэрокский. сопроводив свои слова величественным мановением руки. И беседа закончилась написанием тех двух писем, которые майор Пенденнис, явившись завтракать в клуб, нашел на своем столе в начале сей правдивой повести о принце Артуре.
Глава VII,
в которой майор выходит на сцену
Наш знакомец майор Артур Пенденнис своевременно прибыл в Фэрокс, проведя безрадостную ночь в дилижансе, где толстый сосед, к тому же облаченный в несколько шинелей, затиснул его в угол и не давал ему спать своим неприличным храпом; где некая вдовушка, сидевшая напротив него, не только закрыла доступ свежему воздуху, подняв все оконца кареты, но еще и наполнила ее парами ямайского рома с водой, который она сосала из бутылки, то и дело извлекаемой из ридикюля; где всякий раз, как несчастному джентльмену удавалось задремать, гнусавый звук рожка у заставы, или возня грузного соседа, все теснее прижимавшего его к стенке, или башмаки вдовушки, больно давившие на чувствительные пальцы его ног, тотчас возвращали его к ужасам действительной жизни — той жизни, что ушла в прошедшее, и уже кажется нам немыслимой, и живет теперь только в сладких воспоминаниях. Восемь миль в час в продолжение двадцати, а то и двадцати пяти часов, тесная карета, жесткое сиденье, склонность к подагре, частая смена кучеров, ворчащих, что пассажиры мало дают на чай, спутники, пристрастные к спиртным напиткам, кто в доброе старее время не терпел этих зол? И как люди могли путешествовать, невзирая на такие трудности? А ведь путешествовали! Ночь и утро миновали, и майор, желтый с лица, с щетиной на подбородке, в развившемся парике и ощущая то тут, то там в своем усталом теле болезненное покалывание, спустился на землю у ворот Фэрокса, где жена садовника (она же привратница) почтительно приветствовала его, а еще более почтительно мистера Моргана, его лакея.