История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

— Первый — и то был лучше! — воскликнула ее наперсница. — Тот хоть был мужчина, — отчаянный, правда, но зато храбрый… а этот… миледи и долги его платит, и брильянты продает, и прощает его, а что толку? Горбатого могила исправит. Как представится случай, он опять ее начнет обманывать да грабить; и еще будет на ее деньги содержать всяких воров и мошенников… это я не про вас, капитан, вы-то наш друг, хоть лучше б мы вас отроду не видывали.

Из оброненных экономкой слов о брильянтах Стронг понял, что добрая бегум склонна смилостивиться, хотя бы еще один раз, и, стало быть, не все потеряно.

— Клянусь честью, сударыня, — сказал он, искренне сочувствуя леди Клеверинг, восхищаясь ее неиссякаемой добротой и напустив на себя покаянный — вид, чем немало повысил шансы своего бессовестного шефа, — все, в чем вы упрекаете Клеверинга и за что миссис Боннер честит меня, — все это мы заслужили, и верно, что лучше бы вам было не встречать нас обоих. Он поступил с вами жестоко; не будь вы самой великодушной женщиной на свете, ему не на что было бы надеяться, это я понимаю. Но разве можете вы допустить, чтобы отец вашего сына был опозорен, чтобы маленький Фрэнк вступил в жизнь с таким пятном на имени? Свяжите его любыми обязательствами, я вам ручаюсь, что он их подпишет.

— И нарушит, — вставила миссис Боннер.

— И сдержит! — воскликнул Стронг. — На этот раз не может не сдержать. Если бы вы видели, сударыня, как он плакал! "Ах, Стронг, — так он мне сказал, — я не за себя страдаю. Я страдаю за своего сына, страдаю за лучшую в Англии женщину, с которой я обошелся гнусно, просто гнусно". Ведь он не хотел ставить на эту скачку, право же, не хотел. Его обманом втянули: вся их компания попалась на удочку. Он думал, что играет наверняка, без малейшего риска. Теперь это ему урок на всю жизнь. Видеть, как мужчина плачет, — о, это ужасно!

— А когда из-за него моя дорогая барыня плачет, это ему ничего? — сказала миссис Боннер.

— Если у вас есть хоть капля совести, — сказал Стронг, передавая содержание этой беседы своему патрону, — то теперь уж вы сдержите слово. А не то, клянусь честью, я от вас отступлюсь и все расскажу.

— Что — все? — воскликнул сэр Фрэнсис, которого Стронг, воротившись от бегум, снова застал в слезах и за бутылкой кюрасо.

— Тьфу! За дурака вы меня, что ли, считаете? — взорвался Стронг. — Думаете, я совсем уж ничего не соображаю, Фрэнк Клеверинг? Да стоит мне открыть рот, и вы завтра же будете нищим. И не я один знаю вашу тайну.

— А кто еще? — пролепетал Клеверинг.

— Старый Пенденнис, или я очень ошибаюсь. Он узнал его в первый же вечер, как увидел, — когда тот пьяный вломился к вам в дом.

— Ах, так он знает? — взвизгнул Клеверинг. — Проклятье! Убить его мало.

— Вам бы нас всех убить, то-то была бы радость, съязвил Стронг, затягиваясь сигарой.

Баронет хлопнул себя по лбу вялой ладонью, — возможно, шевалье угадал его желание.

— Ах, Стронг! — вскричал он. — Я бы и с собой покончил, да боюсь. Я самая разнесчастная собака во всей Англии. Ведь я потому и безумствую. Потому и запил. (И он дрожащей рукой поднес к губам стакан своего лекарства — кюрасо.) Потому и вожу дружбу с этими разбойниками… я ведь знаю, что они разбойники, черт их побери, все до одного разбойники. Ну что я могу поделать? Я же не знал… Я же, честное слово, не виноват… пока я не увидел этого мерзавца, я понятия ни о чем не имел… Нет, я сбегу, уеду за границу, подальше от этих притонов… зароюсь в лесной глуши… повешусь на дереве… разнесчастный я человек!

Так, со слезами, божбой и визгом, этот жалкий болтун изливал свое горе, оплакивал свою участь и среди стонов и ругательств бормотал слова покаяния.

Заслуженная поговорка, гласящая, что нет худа без добра, подтвердилась на примере сэра Фрэнсиса Клеверинга и второго обитателя квартиры мистера Стронга в Подворье Шепхерда. По счастливой случайности человек, по совету которого полковник Алтамонт делал ставку на дерби, не ошибся, и в день расчетов, — когда капитан Клинкер, уполномоченный действовать за сэра Фрэнсиса Клеверинга, расплатился с его многочисленными кредиторами (ибо леди Клеверинг, послушавшись майора, не разрешила баронету самому улаживать свои денежные дела) — в тот же день полковник Алтамонт, игравший против фаворита, имел удовольствие получить выдачу в тридцати к одному за каждый из поставленных им пятидесяти фунтов.