История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

— Не троньте его, я знаю, к чему идет дело, — смеясь сказал Алтамонт Стронгу, когда тот стал было его увещевать. — И меня не троньте, я знаю, что говорю. На корабле я служил? Служил. В Новом Южном Уэльсе торговал? Торговал. И притом имел собственную шхуну и потерял ее. В войска к набобу пошел? Пошел. Только мы с его высочеством не поладили, вот и все. Кому эти басни могут повредить? Кто про меня что знает? Того, другого нет в живых — его пристрелили в зарослях, а труп опознали в Сиднее. Если б я боялся, что кто-нибудь набрехает, думаете, я бы не свернул ему шею? Мне это не впервой, Стронг, я ведь вам рассказывал, как я прикончил надсмотрщика, прежде чем смыться… но то было в равной борьбе, в равной борьбе, Стронг. Вернее, он имел надо мной преимущество — у него было ружье со штыком, а у меня — только топор. Пятьдесят человек это видели, и как они радовались, когда я его уложил. Так ему и надо, черту проклятому. Я никого не боюсь. И того, кто бы набрехал, в живых не оставлю. Такое уж у меня правило… передайте-ка бутылку. Вы-то никого не предадите, я вас знаю. Вы честный малый, и от друга не отступитесь, и смерти в лицо смотрели, как мужчина. А уж этот слизняк и трус, этот враль и мошенник Клеверинг, шкодливый пес, он у меня попляшет! Занял мое место, а? Так ладно же, заставлю его мне пятки лизать!

Тут он захохотал, как сумасшедший, а Стронг встал и унес бутылку.

— Правильно, старина, — сказал Алтамонт, не переставая смеяться. — Вы всегда умудряетесь сохранить свежую голову, и я вам разрешаю, нет приказываю: как я начну болтать лишнее — убирайте бутылку.

События, которые Алтамонт так цинически предвкушал, не заставили себя ждать. Однажды, когда сэр Фрэнсис явился в Подворье Шепхерда, оказалось, что Стронг отлучился куда-то по его же делам, и дома — один посланник набоба. Клеверинг изругал на чем свет стоит и общество за его черствость и бессердечие; и жену за недостаток великодушия; и Стронга за неблагодарность — сколько денег он переплатил Нэду Стронгу, всегда был ему другом, и от тюрьмы спасал, а Нэд его предал — держит сторону миледи, подзуживает ее обращаться с ним, как с собакой.

— Они вошли в заговор, Алтамонт, — сказал баронет, — решили оставить меня без гроша. Фрэнку в школу и то дают больше карманных денег.

— А вы бы съездили в Ричмонд и попросили у него взаймы! — зло рассмеялся Алтамонт. — Не оставит же он своего нищего папашу без карманных денег, а, Клеверинг?

— Вы поймите, они меня вынудили пойти на жестокое унижение. Вот, сэр, полюбуйтесь — квитанции из ссудной лавки. Чтобы член парламента, потомственный английский баронет, черт возьми, был вынужден снести в заклад настольные часы и чернильницу буль! И еще золотое пресс-папье в форме утиной головы — жена за него заплатила пять фунтов, не меньше, а мне дали всего пятнадцать с половиной шиллингов! Да, сэр, унизительная это штука — бедность, для человека с моими привычками. До слез меня довели, сэр, до горьких слез. А этот мой чертов слуга — чтоб его вздернули! — еще грозит нажаловаться миледи. Наглость какая! Как будто я в своем доме не хозяин, как будто это не мои вещи, захочу — продам, захочу — в окошко выкину. Мерзавец этакий!

— А вы поплачьте, Клеверинг, не стесняйтесь, все легче станет, — сказал Алтамонт. — Эх, старина, каким же я вас когда-то считал счастливцем, а выходит — вы самый разнесчастный сукин сын!

— Стыдно им так со мной обращаться, — продолжал Клеверинг (обычно вялый и молчаливый, о своих невзгодах он мог ныть часами). — Да что там, сэр, мне нечем даже расплатиться за кеб, что ждет у ворот; а сторожиха, эта миссис Болтон, уже давала мне раз три шиллинга взаймы, больше просить неудобно; спросил у этого старого проходимца Костигана, а у него, ирландца проклятого, ни шиллинга нет. И Кэмпион, как на зло, уехал за город — уж он-то дал бы мне сколько-нибудь под расписку.

— Я думал, вы дали жене честное слово, что не будете подписывать обязательств, — протянул мистер Алтамонт, попыхивая сигарой.

— А зачем она тогда не дает мне карманных денег? Мне нужны деньги, черт побери! — крикнул баронет. — Ох, Ам… Алтамонт, какой я несчастный!

— Вы, верно, не отказались бы получить двадцать фунтов взаймы?

— Дорогой мой друг! — вскричал Клеверинг. — Я был бы вам благодарен всю жизнь!

— А на каких условиях? Дадите вексель на пятьдесят фунтов, на шесть месяцев, чтобы половину деньгами, а половину столовым серебром?

— Да, да! — взвизгнул баронет. — И заплачу точно в срок, клянусь честью. Я выпишу на своего банкира, сделаю все, как вы потребуете.

— Ладно, я пошутил. Я вам подарю двадцать фунтов.

— Вы сказали двадцать пять… дорогой мой, вы сказали двадцать пять, и я буду век вам благодарен. Но подарка я не приму — только взаймы, а через шесть месяцев заплачу, ей-богу заплачу.