История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

Странно было то, что в течение трех недель после знаменательного открытия Бланш изо всех сил цеплялась за своего дорогого Артура; насколько позволяла скромность, старалась приблизить тот счастливый час, после которого будет принадлежать ему навеки; а теперь казалось, словно что-то затуманило эти лучезарные мечты… словно Артур-бедняк не столь желанен для Бланш, как Артур-богач и член парламента… словно тут кроется какая-то тайна. Наконец Лора сказала:

— Танбридж-Уэлз ведь не так далеко от Лондона, Артур. Может, тебе съездить, поговорить с нею?

Они жили в городе уже неделю, и до сих пор эта простая мысль ни ему, ни ей не приходила в голову!

Глава LXXIII, из которой явствует, что Артуру следовало взять обратный билет

Поезд доставил Артура в Танбридж быстро, слишком быстро, хотя за время этого короткого переезда он успел вспомнить всю свою жизнь и ясно увидеть, к каким грустным последствиям привел его собственный эгоизм и непостоянство. "Вот и конец чаяниям и надеждам, — думал он, — романтике и честолюбивым мечтам. Упрямлюсь ли я или уступаю, мне одинаково не везет. Я не внемлю мольбам матери и отказываюсь от ангела. Но если б я и не отказался, Лора, навязанная мне, не стала бы для меня ангелом. Я не мог отдать ей мое сердце по чужой указке. Я не узнал бы ее такой, как она есть, если бы кто-то должен был разъяснять мне ее достоинства и добродетели. Я уступаю настояниям дядюшки, под его ручательство соглашаюсь на Бланш, место в парламенте, богатство, карьеру — и что же? Вмешивается судьба и оставляет мне жену без приданого, которое я брал взамен любви. Сперва мне не хватило честности, теперь не хватает подлости. Почему? Бедный старый дядюшка ничтоже сумняшеся принял бы деньги Бланш, независимо от их источника; он негодует, огорчается, он просто неспособен понять, почему я от них отказываюсь. Все мною недовольны. Слабый, исковерканный, никчемный человек, я не нужен ни богу, ни черту. И сам несчастлив, и никому не дал счастья. На что может рассчитывать эта бедная легкомысленная девочка, которой предстоит носить мое безвестное имя и разделить мою участь? У меня даже честолюбия нет, которое бы меня подстегнуло, даже собственного достоинства мало, чтобы не то что ее утешить — хотя бы самому утешиться в моей теперешней беде. Напиши я роман, который выдержит двадцать изданий — ведь я сам первый буду издеваться над своей известностью. Ну, преуспею я как адвокат, научусь запугивать свидетелей и перетолковывать показания и наживу этим капитал, — разве прельщает меня такая слава, разве такому призванию стоит посвятить жизнь? Вот быть бы мне тем католическим священником, что сидит напротив и ни разу не поднял глаз от требника, кроме той минуты, когда мы проезжали туннель и ничего не было видно. Либо этим толстым стариком, моим соседом, который с такой ненавистью поглядывает на него из-за газеты. Священник закрывает глаза на весь мир, но мысли его сосредоточены на книге, она служит ему путеводителем в мир иной. Его сосед ненавидит его, видит в нем чудовище, тирана, гонителя, воображает, как мучеников жгут на костре, а он стоит поодаль, освещенный пламенем, и наблюдает. У них-то нет сомнений; они уверенно идут вперед, отягченные каждый своей логикой".

— Не желаете просмотреть газету, сэр? — спросил толстый старик (в ней была статья, бичующая вероисповедание того священника, что ехал с ними), и Пен поблагодарил его, взял газету и продолжал размышлять, не прочтя и двух строк.