История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

Те из моих читателей, что внимательно следили за продвижением Пена по жизненному пути и, несомненно, пытались составить себе мнение о его нравственном облике и чертах характера, вероятно уже обнаружили, каков был главный его недостаток и кто был тем злейшим врагом (хитроумно помянутым на титульном листе), с которым ему приходилось бороться. Многие из нас, любезная публика, вынуждены бороться с этим же негодяем, с этим мерзавцем, который пользуется каждым случаем, чтобы ввести нас в грех, вовлечь в ссору, втянуть в дурное общество. Короче говоря, злейшим врагом Пена был он сам; и поскольку он всю жизнь носился с этим мошенником, потворствовал и потакал ему, тот обнаглел, как всякий избалованный слуга, и при малейшей попытке обуздать его и заставить сделать что-нибудь ему неугодное бунтовал и безобразно грубил. Когда человек привык идти на жертвы, — Лора, например, давно привыкла отказывать себе в удовольствиях ради других, — это дается легко; но Пен, которому самоотречение было внове, страдал жестоко и неистово роптал, когда и ему настало время отказаться от своей прихоти.

Но он принял мудрое решение — не видеться с Фанни, и не менял его. Чтобы не думать об этой маленькой чаровнице, он глушил себя работой, движением, кутежами. Он слишком много трудился, слишком много ходил и ездил верхом; слишком много ел, пил и курил. Но сигары и пунш были бессильны вытеснить образ Фанни из его воспаленного мозга, и к концу недели такого насильственного самоотречения наш герой свалился в горячке. Пусть читатель, никогда не болевший горячкой в холостой квартире, пожалеет несчастного, обреченного на это испытание.

Какому-нибудь комитету девиц на выданье или других добрых христиан, заинтересованных во внедрении семейных добродетелей, следовало бы заказать Крукшенку, Личу или иному милосердному обличителю заблуждений нашего века серию рисунков, изображающих ужасы холостяцкой жизни, дабы всякий, посмотрев на них, возмечтал о переходе в женатое сословие. Есть ли что неуютнее, чем одинокий завтрак холостяка — в летнюю пору, когда на вялом огне вскипает черный от копоти чайник, или, того хуже, об Рождестве, когда огонь в камине гаснет через полчаса после ухода уборщицы? Поеживаясь, хозяин квартиры выходит из спальни и начинает день с поисков угля и растопки, вынужденный, до того как приступить к умственным занятиям, исполнить обязанности служанки, поскольку миссис Фланаган ушла, не сказавшись. А разве плохой сюжет для искусного рисовальщика рубашка холостяка, — он решил в нее облачиться перед самым обедом и тут обнаруживает, что на ней не осталось ни одной пуговицы? Или еще: холостяк возвращается к себе после веселых святок, проведенных за городом у друзей, среди милых лиц, ласковых приветствий и пожеланий. Оставив чемодан, внизу у цирюльника, он зажигает свечу от потрескивающего фонаря на лестнице и входит в знакомую голую комнату, где никто его не ждет и никто о нем не тревожится, кроме рождественских счетов, предупредительно разложенных на его рабочем столе. Добавьте к этим сценкам еще одну, самую страшную — холостяк заболел, и с того дня как эта серия будет опубликована, квартирная плата в Темпле начнет снижаться. И здоровому-то человеку в холостой квартире тоскливо, грустно, одиноко, но болеть в такой квартире — ночь напролет метаться от боли и бессонницы — томительно ждать утра и прихода уборщицы — самому себе подавать лекарство по своим же часам — не иметь рядом никого, кроме собственных горячечных мыслей и больных фантазий, — не чувствовать доброй руки, которая поднесла бы тебе воды, когда мучит жажда, или разгладила жаркую, сбившуюся подушку, — вот это поистине жребий столь печальный и трагический, что мы не станем распространяться о его ужасах, а лишь от души пожалеем холостых обитателей Темпла, которым он частенько выпадает.

Выпал этот жребий и Пену после упомянутых нами излишеств, которых не выдержал его несчастный мозг. Однажды он с вечера почувствовал себя нездоровым, а наутро проснулся совсем больным. В тот день его, кроме уборщицы, посетил только рассыльный из редакции "Пэл-Мэл", которого он по мере сил постарался удовлетворить. От напряжения, с каким он закапчивал работу, лихорадка усилилась. Он одолел только часть материала, который поставлял в газету; а поскольку Шендон еще не вернулся и Уорингтона, который мог бы помочь, не было в городе, политические и редакционные столбцы в "Пэл-Мэл" выглядели пустовато, а помощник редактора понятия не имел, чем их заполнить.