У изголовья кровати Джордж обнаружил новенькую Библию, а в ней — письмо, в котором вдова писала, что, не найдя этой книги среди других, в комнате, где она провела много часов и где бог, услышав ее молитвы, сохранил жизнь ее сыну, она дарит другу Артура лучшее, что могла придумать, и умоляет его хоть изредка ее читать и хранить ее как знак уважения и симпатии благодарной матери. Бедный Джордж удрученно поцеловал книгу, как раньше цветы; и утро еще застало его за чтением этих вещих страниц, которые стольким израненным сердцам, стольким нежным и преданным душам служили укреплением в горе, прибежищем и надеждой в несчастье.
Глава LV
Фанни лишилась своего занятия
Как мы уже знаем, добрая Элен безраздельно завладела и своим больным сыном, и его шкафами и ящиками со всем их содержимым, будь то рубашки, которым не хватало пуговиц, или чулки, которые требовалось заштопать, или — как ни больно это признать — письма, которые валялись среди этих предметов туалета и на которые кто-то должен же был ответить, пока сам Артур по слабости здоровья не мог этим заниматься. Быть может, вдовой руководило похвальное желание проникнуть в страшную тайну, связанную с Фанни Болтон, — тайну, о которой она ни слова не проронила сыну, хотя все время о ней думала и неимоверно ею терзалась. Она велела отвинтить от наружной двери медный молоток, справедливо полагая, что двойной стук почтальона будет беспокоить больного, и не показывала ему писем, приходивших на его имя то от назойливого башмачника, то от шляпника, которому "в будущую субботу предстоит крупный платеж, а посему он будет очень обязан, если мистер Пенденнис соблаговолит рассчитаться…" и т. д. Подобных документов на долю щедрого и беспечного Пена доставалось хоть и не очень много, но все же довольно для того, чтобы встревожить его до щепетильности аккуратную мать. У нее были кое-какие сбережения: поразительное благородство, проявленное Пеном, и собственная бережливость, дошедшая при ее простом и замкнутом образе жизни почти до скупости, позволили ей отложить небольшую сумму, из которой она теперь была счастлива уплатить долги своего любимца. На таких условиях многие достойные молодые люди и уважаемые читатели согласились бы, вероятно, показать свою переписку родителям; и, пожалуй, нет лучшего доказательства того, что дела у человека в порядке и совесть чиста, чем его готовность в любую минуту впустить почтальона. Благо тому, кого стук в дверь наполняет радостью. Праведник ждет его с нетерпением; грешник его страшится. Таким образом, мисс Пенденнис сделала вдвойне доброе дело: избавила больного сына от необходимости вздрагивать при каждом стуке в дверь и отвечать на письма.
По-видимому, в шкафах и комодах молодого человека не нашлось ничего, что порочило бы его или проливало свет на историю с Фанни Болтон, ибо вдова была вынуждена спросить у своего деверя, известно ли ему что-нибудь о мерзостной интриге, в которой замешан ее сын. Однажды в Ричмонде, когда Пен и Уорингтон сидели на террасе, она призвала майора на совет и выложила ему свои сомнения и страхи, во всяком случае, те из них (ибо она, как свойственно людям, не сказала ему всего, и, думается мне, ни один мот, у которого просят список его долгов, ни одна модница, чей муж пожелал видеть ее счета от портнихи, еще не представили их в полном виде) — повторяю, те из своих сомнений, какие сочла возможным ему поведать.
Итак, когда она спросила майора, какой линии ей придерживаться в этой ужасной… этой отвратительной истории и насколько он о ней осведомлен, — старый джентльмен скорчил гримасу, которую можно было принять и за улыбку; бросил на вдову быстрый взгляд; снова вперил глаза в ковер и затем проговорил:
— Дорогая сестрица, я не знаю об этом решительно ничего; и ничего не желаю знать; и, раз уж вы спрашиваете моего мнения, считаю, что и вам лучше ничего об этом не знать. Молодые люди всегда одинаковы; и, ей-богу, сударыня, если вы думаете, что наш мальчик — Иос…
— Избавьте меня от этого, прошу вас, — надменно прервала его Элен.
— Дорогая моя, позвольте вам напомнить, что не я начал этот разговор, — сказал майор с учтивейшим поклоном.
— Я не могу слышать, когда о таком грехе… таком страшном грехе говорят в таком тоне, — сказала вдова, и на глазах у нее выступили слезы досады. — Мысль, что мой сын мог совершить такое преступление, для меня нестерпима. Иногда мне кажется — лучше бы он умер, чем дойти до такого. Не знаю, как я и сама-то не умерла, майор Пепденнис: меня убивает мысль, что сын такого отца… мой мальчик, которого я помню таким хорошим… таким благородным!.. Мог так низко пасть, что… что…
— Что позабавился с маленькой гризеткой, так, моя дорогая? — договорил майор. — Честное слово, если бы все матери в Англии умирали оттого, что… Ну, не буду, не буду. Ради бога успокойтесь, не плачьте. Не могу видеть женских слез… никогда не мог. Но откуда вы взяли, что произошло что-то серьезное? Артур вам что-нибудь говорил?