История Петербурга наизнанку. Заметки на полях городских летописей

А ведь, вдуматься – черт его знает, что взваливает жизнь на плечи этого человека: умер поэт Блок – он виноват. Расстреляли чекисты 61 человека – ученых и писателей – он виноват. Умерли от голода 2 миллиона русских взрослых и миллион детей – он виноват в такой же мере, как если бы сам передушил всех и каждого своими руками. Миллионы русских беженцев пухнут от голода, страдают от лишений, от унижений – он, он, он – все это сделал он.

Господи, Боже ты мой! Да доведись на меня такая огромная, нечеловеческая, страшная ответственность, я отправился бы в знаменитый Уоллостонский парк, выбрал бы самое высокое в мире дерево, самую длинную на свете веревку – да и повесился бы на самой верхушке, чтоб весь мир видел, как я страдаю от мук собственной совести.

А мой господин, как говорят хохлы: и байдуже!»

Тут уже не просто нелюбовь – ненависть.

В такой атмосфере и родились слухи о женском платье. Причем времени на разгон легенде потребовалось совсем немного. Уже в 1921 году знаменитый адвокат Николай Платонович Карабчевский, человек весьма преклонных лет, написал в эмигрантских мемуарах: «Костюмироваться по маскарадному Керенский вообще любил, и был на это мастер.

Как мне в свое время передавали, он однажды в масленицу явился в квартиру одного думца, где собрались гости, в облачении древнего римлянина времен республики, с мечом в руках. Все нашли, что в шлеме, из-под которого торчали его характерно-растопыренные уши, и с мечом в руках, на своих тонких ногах, он весьма удачно выразил стойкую храбрость русского революционера.

Позднее ему пришлось маскироваться уже не по случаю масленицы.

Поцарствовав недолго в рабочей куртке, во имя углубления революции, и затем в походной форме потешного „главнокомандующего“, он бежал из Зимнего дворца, как утверждали, в платье и в головной косынке сестры милосердия, что при его брито-бесцветной физиономии дало ему возможность благополучно скрыться. В каком костюме он впоследствии удирал от большевиков заграницу, мне в точности не известно».

Да уж, насолил Александр Федорович своим товарищам по эмиграции!

Большевикам новая байка тоже пришлась по вкусу, хотя они на первых порах постеснялись столь уж откровенно пренебрегать исторической правдой. Сюжет с женским платьем агитпроповцы перенесли в Гатчину, к месту реального маскарада. В 1927 году на литографированном лубке «Бегство Керенского из Гатчины» экс-премьер был запечатлен в женской одежде с характерной подписью: «За 10 минут до ареста, 14 ноября, около 3-х часов дня, Керенский, переодевшись женщиной и воспользовавшись волнением во дворце, бежал от возмущенных казаков и солдат».

Г.М. Шегаль. Бегство Керенского из Гатчины

А еще десятью годами позже всей стране стала известна картина «Бегство Керенского из Гатчины в 1917 году», которую написал художник Григорий Михайлович Шегаль. В одной из комнат Гатчинского дворца собрались четыре «бывших»: один уничтожает бумаги, другой настороженно стоит у двери с оружием в руке, третий возится с разбросанной одеждой, а четвертый – Керенский – спешно облачается в платье сестры милосердия. В советское время репродукция этой картины постоянно печаталась в исторических сочинениях и учебниках.

В конце концов, версия о постыдном бегстве из Гатчины была фактически канонизирована в сталинском «Кратком курсе» истории ВКП(б): «что касается Керенского, то он, переодетый в женское платье, успел скрыться».

Постепенно миф набрал обороты и проник во все поры жизни советского общества. В кинофильме 1970 года «Посланники вечности» – с музыкой великого Дмитрия Дмитриевича Шостаковича! – авторы воссоздали сцену бегства Керенского в женском платье, только уже не из Гатчины – из Зимнего дворца. Таким оказался новый виток легенды.

А в картине «Корона Российской империи, или Снова Неуловимые» (1971) нашлось место задиристым куплетам шансонетки, исполненным Людмилой Марковной Гурченко, с такими вот словами Роберта Ивановича Рождественского:

Между прочим, сам Керенский за кордон
Перебрался в платье женском, миль пардон,
Сбросив женскую одежду и корсет,
Мне высказывал надежды тет-а-тет.
«Извините, мсье Керенский, чем стареть,
Может, лучше за Россию умереть?
Ради чести и престижа, не шучу?»
Он ответил: «Что я, рыжий? Не хочу!»

Этих двух фильмов Александр Федорович Керенский видеть уже не мог. Он ушел из жизни в Нью-Йорке летом 1970 года.

Заря отгоревшая Настоящая ли «Аврора»?