История Петра Великого

И действительно, Балюз не имел успеха. Переговоры его с Головиным не повели к заключению союза. В самых лишь общих выражениях говорилось о желании короля сблизиться с Петром.

Оказалось, что Людовик XIV не столько имел в виду принять на себя какие-либо обязательства, сколько помешать доброму согласию между Петром и теми державами, с которыми в то время воевала Франция[585].

Одновременно с пребыванием Балюза в Москве в Париже с 1703 года жил дворянин Постников без посланнического характера. Через него в России узнали, что французский двор «ласковую преклонность оказует шведам[586]. Немудрено поэтому, что Головин объявил в Москве Балюзу: «Если царскому величеству вступить в бесполезный себе какой союз с Францией, то бесславие себе только учинит и старых союзников потеряет, а утаить этого будет нельзя». Балюз в марте 1704 года выехал из Москвы. Вскоре узнали, что французские каперы схватили русский корабль «Св. Андрей Первозванный»; для улаживания этого дела приехал в Париж, также без характера, Матвеев. Прием, оказанный русскому дипломату, не был особенно ласковым. Французы изъявили неудовольствие на безуспешное пребывание Балюза в Москве и жаловались на нерасположение Петра к Франции. «Швед здесь в почитании многом и дела его», – доносил Матвеев из Парижа. В выдаче русского корабля ему отказали. «Дружба здешняя, чрез сладость комплиментов своих бесполезная, в прибыльном деле малой случай нам кажет… житье мое здесь без всякого дела; считают меня более за проведывалыщика, чем за министра». С обещанием готовности Франции в будущем, после окончания войны, заключить торговый договор с Россией Матвеев в октябре 1706 года выехал из Парижа.

На Польшу во все это время была плохая надежда. Недаром русский посланник постоянно жаловался и на короля Августа, и на его министров, отличавшихся недобросовестностью, легкомыслием, расточительностью. К тому же саксонско-польские войска действовали неуспешно и были разбиты шведами при Клиссове (19 июля 1702 года). Скоро после этого Карл XII занял Краков. Началось отступление Августа, которое повело к заключению Альтранштетского мира. Долгорукий жаловался, что в Польше нет денег для продолжения войны, но что Август тратил большие суммы на польских дам, своих метресс, на оперы и комедии; далее Долгорукий доносил, что многие в Польше держат «факцию неприятельскую», что разные лица за деньги служат шведским интересам и что «в самой высокой персоне крепости немного». «Бог знает, – писал он между прочим, – как может стоять польская республика; вся от неприятеля и от междоусобной войны разорена в конец, и, кроме факций себе на зло, иного делать ничего на пользу не хотят. Только бы как ни есть их удерживать от стороны неприятельской, а нам вспоможения от них я никакого не чаю», и проч. О поляках он писал далее: «Они не так озлоблены на неприятеля, как давнюю злобу имеют к нашему народу, только явно за скудостью и несогласием не смеют. Хотят они на коней сесть, только еще у них стремен нет, не почему взлезть. Как бестии без разуму ходят, не знают, что над ними будет»[587].

Неурядица в Польше повела к важной перемене. Король Август должен был удалиться в Саксонию. Станислав Лещинский сделался королем.

Петр был доволен, что, по его выражению, «швед увяз в Польше». Тем успешнее он мог действовать в Лифляндии и Ингерманландии. Паткуль употреблял все средства склонить царя к отправлению войск в Польшу, однако Петр оставался верным своим предначертаниям занять берега моря и не обращал внимания на увещания Паткуля.

Отношения России к Австрии в это время оставались холодными. Немедленно после Нарвской битвы возникла мысль обратиться к цесарю с просьбою о посредничестве для окончания войны со Швециею[588]. Однако во время пребывания русского посла Голицына в Вене он имел поводы к разным жалобам на цесарцев. Московское государство после Нарвского сражения в Вене не пользовалось никаким вниманием; к тому же в это время в Вене появилось сочинение Корба о России, возбудившее негодование русских, так как в этой книге, Diarium itineris in Moscoviam, порядки Московского государства, образ действий царя, нравы народа были выставлены в весьма невыгодном свете. «На нас смотрят теперь, как на варваров», – писал Голицын Головину. В России считали, впрочем, без основания, императорского посла Гвариента автором этой книги. Головин потребовал от венского двора воспретить ее продажу и не дозволять нового издания. С тех пор дневник Корба сделался библиографическою редкостью[589].