История Петра Великого

Положение Голицына в Вене было печально: двор был занят испанскими делами и боялся шведского короля, который, как доносил Голицын, посредством подкупа действовал на имперских министров. В конце лета 1702 года явился в Вену Паткуль, представлявший, как опасны для Австрии шведская дружба и приращение шведского могущества, и предлагавший заключение союза между Россией и Австрией. Кауниц объявил на это, что союз невозможен. Паткуль узнал от министров, датского и бранденбургского, что английский и голландский министры, также ганноверский двор стараются всеми силами помешать сближению Австрии с Россией, и во всех разговорах с императорскими министрами выставляют им на вид, как опасно увеличение могущества царя и как искренно расположен Карл XII к Австрии. Натянутые отношения между императором и бранденбургским курфюрстом также затрудняли действия Паткуля в Вене. Таким образом, Пакуль, не достигнув цели, уехал из Вены, а Голицын не переставал жаловаться на неловкость своего положения, на алчность князя Кауница и на нерасположение императорского двора к России вообще[590].

И Англия не обнаруживала склонности к сближению с Россией. В 1705 году в Москву приехал чрезвычайный английский посланник Уйтуорт для исходатайствования торговых выгод, заговорил было и о посредничестве, но тотчас же прибавил, что, по-видимому, у шведского короля нет никакой склонности к миру и поэтому он не может ничего предложить царскому величеству.

В конце 1706 года в Англию был отправлен Матвеев для предложения союза. Ему поручили объявить, что царь готов послать войска свои, куда англичанам будет нужно, доставить материал на их флот и проч. Посол должен был объявить, как выгодно будет для англичан, когда Россия получит удобные пристани на Балтийском море; русские товары будут безопасно, скоро, несколько раз в год перевозиться в Англию, не так, как теперь из Архангельска; русские товары станут дешевле, потому что балтийские пристани ближе от Москвы и других значительнейших городов, и водяной путь к ним удобный. Петр изъявил готовность обещать англичанам, что не будет содержать сильного флота на Балтийском море, но поручил Матвееву «о числе кораблей еще прежде времени не давать знать».

В какой мере Петр ценил значение посредничества иностранных держав, видно из следующих обстоятельств.

Когда Петр через барона Гюйсена узнал, что герцог Марльборо был готов содействовать видам царя, если ему дано будет княжество в России, он отвечал: «Обещать ему из трех, которое похочет – Киевское, Владимирское или Сибирское, и ежели он учинит добрый мир, то с оного княжества по вся годы жизни ему непременно дано будет по 50 тысяч ефимков, також камень-рубин, какого или нет, или зело мало такого величества в Европе, также и орден св. Андрея прислан будет».

Однако все эти старания не повели к желанной цели. Матвеев писал из Лондона: «Здешнее министерство в тонкостях и пронырствах субтильнее самих французов: от слов гладких и бесплодных происходит одна трата времени для нас». Когда Матвеев решился просить герцога Марльборо, чтобы он, как честный человек, сказал прямо, без сладких обещаний, может ли царь чего-нибудь надеяться или нет, герцог рассыпался в обещаниях всякого рода, но все это не заключало в себе никаких положительных результатов.

Попытка склонить Голландию к посредничеству также осталась тщетной. В январе 1706 года, перед отъездом к своим войскам в Белоруссию, царь, будучи у голландского резидента фан дер Гульста, сказал ему: «Эта война мне тяжка не потому, чтоб я боялся шведов, но по причине такого сильного пролития крови христианской; если, благодаря посредничеству Штатов и высоких союзников, король шведский склонится к миру, то я отдам в распоряжение союзников против общего врага (Франции) тридцать тысяч моего лучшего войска». И на это предложение, как на все подобные, делавшиеся прежде, Голландия отмолчалась[591].

После отступления короля Августа и заключения Альтранштетского мира царь предложил польскую корону Евгению Савойскому. Барон Гюйсен писал об этом предмете герцогу, находившемуся в Милане. Начались переговоры. Сначала и сам герцог, и император казались склонными к принятию предложения царя, однако решение дела затянулось, и вопрос этот оставался открытым[592].

Каковы были отношения к Пруссии, видно из следующего отрывка из письма Головкина к отправленному в Берлин Измайлову: «Что же изволишь упоминать об обещании министрам денег и советуешь, дабы г. графа Вартенберга чем удовольствовать, то изволь ему, если что он учинит у своего короля к пользе его царского величества, обещать знатное число суммы – до ста тысяч ефимков». Однако и это не помогало[593].

Данию также тщетно старались увлечь снова в войну против Швеции, предлагая Дерпт и Нарву. В Копенгагене опасались перевеса Голландии и Англии и Карла XII, и потому уклонялись от возобновления наступательного союза с Россией[594].