Толстой и Неплюев, побывавшие в Италии, именно благодаря совершенному знакомству с итальянским языком были способны занять трудный пост русского посла в Константинополе. Татищев столь охотно занимался изучением иностранных языков, что и во время своего пребывания на Урале для надзора над горными заводами имел при себе двух студентов для своего усовершенствования в знании латинского, французского, шведского и немецкого языков. Письма и записки русских путешественников изобилуют галлицизмами и германизмами, словами и оборотами, заимствованными из итальянского, испанского и других языков.
Нет сомнения, что некоторые из русских, путешествовавших за границею, имели полную возможность составить себе точное понятие о выгодах и преимуществах западноевропейской цивилизации, о необходимости подражать во многом иностранцам. Так, например, Шереметев, Курбатов, Татищев, Толстой своим многосторонним образованием, развитием своих политических способностей были главным образом обязаны пребыванию за границею, изучению нравов, обычаев, учреждений Запада. Уважение к другим народам у таких людей являлось весьма важным результатом ближайшего знакомства с ними. Развитие понятий о государственных учреждениях и об условиях общественного развития было плодом наглядного обучения, сопряженного с такого рода путешествиями. Пребывание за границею являлось самым удобным средством для избавления от прежней замкнутости, для уничтожения множества предрассудков и односторонних воззрений, для устранения, одним словом, начал китаизма. Соприкосновение с другими народами должно было содействовать развитию сознания о хороших и дурных чертах собственного национального характера.
Стоит только пересмотреть записки русских людей, находившихся за границей, чтобы убедиться в пользе такого непосредственного сближения с Европой. Из них видно, что путешественники делались более опытными в делах внешней политики, в приемах дипломатических сношений; они кое-что узнали об истории и географии тех стран, через которые проезжали и в которых проживали; они могли сравнивать западноевропейский быт с русским, например, в отношении к народному хозяйству; они видели на Западе множество предметов роскоши, совсем до того неизвестных в России, произведения искусства, ученые коллекции и проч.; они знакомились с богослужением разных исповеданий и проч.
Особенным даром наблюдения отличался Петр Андреевич Толстой, из путевых записок которого видно, с каким вниманием он следил за всеми новыми явлениями, окружавшими его в Польше, в Силезии, в Австрии и в Италии, и как тщательно он осматривал церкви и монастыри, дворцы государей и вельмож, дома частных лиц, гостиницы и больницы, сады и водопроводы, архитектурные памятники и промышленные заводы. Мы встречаем его то в академии в Ольмютце, то при каком-то судебном следствии в Венеции, то он осматривает библиотеку какого-то капуцинского монастыря, то присутствует при докторском диспуте в одном из итальянских университетов или посещает аптекарский сад в Падуе; он упоминает о какой-то рукописи, приписываемой св. Амвросию, о математических книгах, о гравюрах, о фресках и проч. Местами он сравнивает страны и народы между собою. Так, например, не ускользнуло от его внимания, что в Силезии и Моравии народное богатство находилось на более высокой ступени, чем в Польше, что разные ткани в Верхней Италии продаются гораздо дешевле, чем в других странах; он предпочитает жителей Милана венецианцам и т. п.
Ему не понравилась «пьяная глупость поляков», не успевших построить мост через Вислу; относительно политического быта в Польше он замечает: «Поляки делом своим во всем подобятся скотам, понеже не могут никакого государственного дела сделать без боя и без драки». Зато он удивлялся рабочей силе и предприимчивости итальянцев, замечая: «Всюду и во всем ищут прибыли». Его удивило то, что в Польше женщины разъезжают по городу в открытых экипажах «и в зазор себе того не ставят», что в Вене по случаю процессии император Леопольд шел сам и свободно, то есть, что его не водили «под руки», как это при подобных случаях бывало в России, что в Венеции не было пьяных, что при азартных играх в Италии не бывало обмана, что при судопроизводстве в Неаполе все держали себя чинно и что судья обращался с обвиненными и свидетелями тихо и учтиво, не кричал на них, не ругался. Особенно же любопытным казалось Толстому, что в Италии народ предается веселию «без страху», что там существует «вольность», что все живут «без обиды» и «без тягостных податей» и проч.[286]