Одновременно с Толстым и боярин Борис Петрович Шереметев путешествовал по Польше, Австрии и Италии. Он не был «учеником»; зато, быть может, он имел от царя тайные дипломатические поручения. В его «путевой грамоте сказано, что он отпущен за границу «по его охоте», «для ведения тамошних стран и государств». Как видно из «Записки путешествия» Шереметева, боярин имел случай беседовать с высокопоставленными лицами, например, с королем польским, с императором, с венецианскими сенаторами, с папою, с мальтийскими рыцарями и прочими. И Шереметев, подобно Толстому, оказывается хорошим наблюдателем. Так, например, он замечает разницу в архитектуре во Флоренции, с одной стороны, и в Риме и Венеции – с другой. Особенно тщательно он осмотрел богоугодные заведения, больницы и сиротские дома в Италии и проч.
Не менее любопытны путевые записки одного вельможи, бывшего в Голландии, Германии и Италии и особенно подробно описывающего виденные им предметы роскоши, произведения искусства, ученые коллекции и т. п. Этот путешественник, имя которого осталось неизвестным, отличался, очевидно, особенно любознательностью и восприимчивостью. Он завел знакомство с итальянскими аристократами-богачами, бывшими в то же время и меценатами, живал в великолепных дворцах князей Памфили и Боргезе, сошелся с кардиналами в Риме, с сенаторами во Флоренции и проч.[287]
Мы раньше говорили о тщательном воспитании, которое получил Андрей Артамонович Матвеев. Нельзя удивляться тому, что он оказался хорошо приготовленным для пребывания за границею и что его рассказ о впечатлении, произведенном на него западноевропейской культурой, оказывается особенно любопытным. Он в первые годы XVIII века несколько лет прожил в Голландии, Англии, Франции и Австрии. Кажется, ему особенно понравилась Франция. Хотя его и поразила в этой стране бедность сельского населения, страдавшего от чрезмерных налогов, хотя он и порицал финансовую систему Франции, но удивлялся тому, что во Франции никто не может безнаказанно нанести обиду другому, что и сам король не имеет власти сделать кому-либо «насилование», что не бывает случаев произвольной конфискации имущества, что принцы и вельможи не могут делать народу «тесноты», что строжайше запрещено брать взятки и проч. Ничто, однако, так не интересовало Матвеева, как тщательность воспитания детей высших классов общества во Франции. Он рассказывает, что молодых людей обучают математике, географии, арифметике, воинским делам, конной езде, танцам, пению и проч., что и женщины занимаются науками и искусством, не считая для себя «зазором во всех честных поведениях обращаться». Он говорит подробно о визитах и «ассамблеях», о домашнем театре у некоторых французских вельмож, о балах и маскарадах, о старании мужчин и женщин усовершенствоваться в произношении французского языка и проч. Искусство французов беседовать друг с другом восхищало Матвеева. Для него было столько же новым, сколько привлекательным зрелищем, как в салонной болтовне мужчины и женщины говорили, по выражению Матвеева, «со всяким сладким и человеколюбивым приемством и учтивостью»[288]
.Ассамблея при Петре I.
Как видно из всего сказанного, между русскими, находившимися за границей, были многие, умевшие ценить преимущества культуры западноевропейской. И они сами, и все те, кому они сообщали о виденном и слышанном ими за границей, учились смотреть на иные государства и народы иначе, чем прежде. Следствием таких поездок было расширение кругозора русских; благодаря им обеспечивалось дальнейшее сближение с Западом.
Глава III. Иностранцы в России
Нельзя было довольствоваться отправлением молодых русских дворян для ученья за границу. Нужно было приглашать иностранных наставников в Россию. Сотни и даже тысячи мастеров, ремесленников, инженеров, моряков и проч. при Петре приехали в Россию. Появление иноземцев в России было гораздо менее новым делом, чем появление русских учеников в Западной Европе. Как мы видели, московские государи уже в XV и XVI столетиях приглашали из Италии и Германии артиллеристов и литейщиков, рудознатцев и золотых дел мастеров, аптекарей и врачей, архитекторов и оружейных мастеров.
Борис Годунов намеревался устроить в России высшие школы по образцу германских университетов, и в 1600 году отправил иностранца Иоганна Крамера за границу для приглашения профессоров. За границей тогда восхваляли царя Бориса за подобную мысль; один профессор юриспруденции назвал царя отцом отечества, просвещенным государем и проч.; другой сравнивал его с Пумой Помпилием и т. п.
В то время, когда родился Петр, число иностранцев вообще, проживавших в России, по мнению одного иностранца-путешественника, доходило до 18 тысяч человек. Это число увеличивалось постепенно в годы царствования Петра.