История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

Гомер называет дотроянских греков «данаой», данайцами, и греческое предание рассказывает, между прочим, что имя это восходит к Данаосу, родоначальнику восточной династии Аргоса. Данаос, по этому преданию, был сыном Белоса. А имя Белое совпадает с именем семитского бога Ваала (Ва’al), стало быть, тот, кто звался Белосом (-ос — это просто греческое окончание), — сын Востока. Азитаватас называет себя потомком дома Mpš. По единодушному приговору ряда ученых, под этим именем мог скрываться только небезызвестный Мопсос, упомянутый в греческих преданиях. Там встречаются два мифических прорицателя, носивших это имя. Тот из них, который связан с Малой Азией, считается одним из строителей города Маллоса в Киликии, где, согласно тем же преданиям, он и нашел свою смерть.

Но точно так же в Киликии расположен город, некогда имевший еще более выразительное название. Он лежит на Кейхане, древнем пути из Гарса к Ису. Ныне у него турецкое название Мисис, но прежде он назывался Мопсугестия; слово это греческое и означает «очаг», или «алтарь всесожжения Мопсоса».

Далее, из ассирийских источников известно, что ассирийский царь Ашшурнасирпал в XI веке до нашей эры покорил страну Даунуна и захватил там пять городов.

Поскольку надписи из Каратепе восходят к VIII веку до нашей эры, к тому времени, когда Азитаватас составлял свою надпись, династии и царству Мопсоса исполнилось почти 300 лет. Таким образом, из тумана греческих сказаний вырисовывается и фигура самого Мопсоса, который благодаря свидетельству надписей из Каратепе, предстает перед нами как историческое лицо.

Эти новые сведения профессор Боссерт сопоставил с другим сообщением текстов из Каратепе, где говорится, что Пахри был важным городом Хеттского государства, а крепость Каратепе считалась его внешним укреплением. Оставалось лишь доказать, что Мопсугестия, город Мопсоса, в древнейшее время назывался Пахри.

И Боссерт делает это, раскапывая древнюю Мопсугестию.

В 1956 году удалось вскрыть мозаичный пол древней церкви — резиденции архиерея Мопсугестии. Раскопки продолжаются…

Теперь нам осталось предложить читателю описание хеттского иероглифического письма, возникшего из клинописи и египетских иероглифов. Ведь здесь тоже иероглифы, но насколько необычно все это выглядит в сравнении с хорошо знакомыми нам египетскими иероглифами! С точки зрения искусства хеттские иероглифы, конечно, уступают египетским. Но если последним присущи законченность формы, соразмерность, дисциплинированность письма, и именно это подкупало всякого, кто рассматривал надписи египтян, то здесь странным образом очаровывают удивительная беспечность, какая-то незавершенность и мнимая неясность.

«Сравните хеттские иероглифы с египетскими, и вам покажется, будто для такого сравнения почти не имеется оснований. Хеттские надписи написаны бустрофедоном, иначе говоря, так, как тянется упряжка быков, взрыхляющая поле. На конце строки письмо движется в обратном направлении, подобно плугу, с помощью быков прокладывающего борозду. Нет нужды перескакивать, как это делаем мы, обратно, к началу строки. Благодаря этому письмо легко принимает вид чего-то непрерывно и плавно бегущего. У хеттов рука пишущего и в действительности разбегается во всех направлениях, с величайшей беспечностью он вылезает на поля, за углы камня, на соседний камень, пишет через всю фигуру животного — вообще где ему понравится. Кто осмелился бы сказать о египетском письме, что оно „бежит“. Когда египтянин пишет, он священнодействует, и его заботят в первую очередь форма и композиция в целом. Его произведение — наслаждение для глаза, а это ему намного важнее, чем в общем довольно обычное, составленное по единому формуляру, содержание. Хетт же общителен. Чувства, наполняющие его, требуют выхода — и он пишет. Пишет ради содержания, а уж как это будет выглядеть — мало его беспокоит. Отдельные буквы, и те не узаконены общепринятой формой[12]. Еще в позднее время, и даже в монументальной письменности совершенно не обязательно было делать различие между натуралистическим прарисунком и курсивным (частичным или полным) сокращением — здесь господствовал личный вкус пишущего. Обычно знаки скорее плавают, так сказать, в определенном пространстве, чем ориентируются по строкам. Поэтому потребовался огромный опыт хеттологов для того, чтобы прочитать их в правильной последовательности».

Как уже можно было заметить в ходе изложения, мы вновь находим в хеттских иероглифах те черты, которые составляли существо египетского письма и аккадской клинописи: идеограммы, фонетические знаки и детерминативы, стоящие иногда перед определяемым словом, иногда — за ним. При этом хеттское иероглифическое письмо согласовалось с аккадской клинописью (но отнюдь не с египетским письмом) также и в том, что его слоговые знаки содержали совершенно определенный гласный. Часто, но, к сожалению, не всегда между словами ставились словоразделители.