Не сразу после катастрофы, но через какое-то время началась и «Великая акция» (как ее назвал Вильгельм Каммайер). Несколько позже, когда идея истории, славного прошлого (на бумаге, конечно и только на бумаге), родства с уже поселившимися в массовом воображении историческими героями и т. п. охватила умы, появились богатые заказчики на собственную историю. А где спрос, там и предложение (извините за повтор). Целые артели грамотеев (католических монахов и итальянских и немецких гуманистов ― гуманистов не потому, что они как-то особенно гуманны, а из-за своего активного участия в создании гуманитарных наук, в том числе и истории) начинают трудиться над решением поставленных задач. Заказанные «исторические» книги сундуками поступают в распоряжение римских пап, королей и наиболее прытких феодалов местного значения.
Итак, история была придумана
Предлагаю обдумать еще раз и несколько более подробно ситуацию вокруг первых книг на исторические темы. Не вдаваясь сейчас в споры о том, на сколько поколений позже официальных дат из ТИ (1440―1455 годы) на самом деле было изобретено книгопечатание, перенесемся мысленно в эпоху, когда появились первые печатные книги. Некоторые из них содержали в обработанной в духе нового времени форме письма — отчеты о той страшной поре, которую я сокращенно обозначил как ПВП. И как только некоторые из сохранившихся сообщений из XIV века были напечатаны (это не должно значить, что соответствующие книги существуют еще сегодня: крысы! сжигание книг! сырые книгохранилища! И так далее), быстро выяснилось, что как раз такие публикации охотно покупаются и читаются: на ужасные истории имелся и тогда высокий спрос.
Но запасы подлинных первых хроник был быстро исчерпан. Тог да писатели начали подражать им. Хотя прошли уже 100―150―200 или более лет, еще можно было с затруднениями и ошибками вспомнить время ПВП, последствия этой катастрофы и перипетии последующего времени восстановления разрушенного. А что исчезло из памяти, авторы заменяли фантазиями на заданную тему. Скоро они открыли, что и другие увлекательные истории (о войнах, битвах, королях и так далее находят оживленный отклик). Начали писать также об этом, «как бы» хроники или исторические романы.
Таким образом, толькo-только возникшая историческая идея быстро смещалась в направлении чистой литературы. Ведь написанное должно было быть в первую очередь увлекательным. Должно было убедительно действовать на потенциального издателя: не в историческом, а в «капиталистическом» смысле (Да, такую книгу я смогу хорошо продавать). Содержание романов вовсе не должно было безусловно соответствовать реальному прошлому, да и не могло ему соответствовать в деталях, ибо оные в большинстве случаев не дошли до писавших.
Разновидностью жанра историй ужасов стали жития святых великомучеников. Не без привкуса садистского наслаждения читались повествования о пытках и мучительных казнях, тоже, в основном, выдуманные. Современная писателю действительность поставляла для таких историй достаточно сюжетов и деталей, которые и переносились в далекое прошлое (так было безопаснее, так можно было избежать обвинения в ереси инакомыслия и критицизма). Чисто христианский характер этим фантазиям стали придавать несколько позже, по мере усиления влияния церкви на общество.
В это же несколько более позднее время ― уже под влиянием успеха первых историй ужасов ― историю открыли для себя господствующие или влиятельные круги, в том числе и церковные руководители и т. п. Они быстро сообразили, как можно инструментализировать жанр исторического повествования для собственных целей. В сфабрикованных церковниками или выполненных по их заданию сочинениях было еще меньше достоверного описания прошлого, чем в исторических романах. Они знали, что не имелось никакого длительного исторического прошлого. Именно поэтому предметом заказа стало: создать относительно достоверно звучащее виртуальное прошлое. Новая «хроника» только не должна была противоречить уже наличествующим историческим романам, ставшим относительно широко известными.
И, впрочем, не возникло ли слово «роман» оттого, что истории сочинялись о «римлянах», Риме (Rom)? Или потому, что наименование «роман» для произведений эпического литературного жанра эпохи Возрождения происходило от используемых языков: романские языки, а не латинский использовались как языки написания романов. Уве Топпер полагает, что «роман» происходит от «романса». Я убежден, что заимствование наименования происходило в противоположном направлении: романс был чем — то, что уже описали в романах.