История похищения

В феврале повысилась вероятность, что Конституционная Ассамблея наконец-то выскажется за отказ от экстрадиции. Эскобар это знал и старался воздействовать именно на Ассамблею, а не на правительство. Ведь Гавирия оказался более крепким орешком, чем предполагал наркобарон. Все, что было связано с указами о явке с повинной, он передал в ведение Криминально-следственного управления, а министр юстиции был готов срочно заняться любой юридической загвоздкой. Вильямисар, хотя и действовал на свой страх и риск, тесно сотрудничал с Рафаэлем Пардо. Таким образом, правительство имело прямой канал связи с Эскобаром, который в то же время его не компрометировал и позволял продвигаться вперед безо всякой торговли. Эскобар понял, что Гавирия никогда не назначит своего официального представителя для переговоров – это была его золотая мечта, – и ухватился за мысль о помиловании Конституционной Ассамблеей. Хоть в качестве раскаявшегося наркоторговца, хоть под видом члена какой-нибудь вооруженной группировки. Расчет Эскобара не был безумным. Еще до начала работы Конституционной Ассамблеи политические партии договорились о закрытом списке тем для обсуждения, однако благодаря стараниям правительства экстрадиция не вошла в него, поскольку правительство хотело использовать ее в качестве инструмента давления, вынуждая наркоторговцев явиться с повинной. Когда же Верховный суд принял эффектное популистское решение, что Ассамблея может обсуждать любые темы, без ограничений, вновь всплыла и тема экстрадиции. Об амнистии не упоминалось, но и это было не исключено, ведь понятие «любые темы» растяжимо до бесконечности.

Президент Гавирия был не из тех, кто разбрасывается, не доводя дело до конца. За полгода правления он приучил подчиненных к весьма своеобразной форме связи: Гавирия писал им краткие записки на первых попавшихся под руку листках бумаги. Порой там даже вообще не было текста, а стояло лишь имя адресата. Гавирия передавал записку тому, кто в этот момент оказывался рядом с ним, а адресат уже сам понимал, что от него требуется. Для подчиненных такой метод работы был чреват еще и тем, что стиралась грань между рабочим временем и часами отдыха. Гавирия и сам не различал часов работы и досуга: на отдыхе он вел себя так же дисциплинированно, как и на работе, и мог отдавать письменные распоряжения даже во время коктейлей или сразу после подводной охоты, едва вынырнув из морских глубин.

– Даже когда играешь с ним в теннис, чувствуешь себя как на совете министров, – сказал один из приближенных Гавирии.

Президент мог заснуть прямо за письменным столом и минут через пять – десять просыпался свежим как огурчик; подчиненные же валились с ног от усталости. Какой бы легковесной ни казалась система записок, она позволяла действовать более оперативно и энергично, чем путем официальных распоряжений.

Эта система очень пригодилась президенту, когда он пытался остановить решение Верховного суда, направленное против экстрадиции. Аргументация президента сводилась к тому, что вопрос применения экстрадиции регулируется не Конституцией, а национальным законодательством. Министр Умберто де ла Калье быстро убедил в этом большинство судей. Но интересы народа в конце концов оказываются превыше интересов правительства, а люди прекрасно понимали, что угроза экстрадиции провоцирует волнения в обществе и, главное, порождает жесточайший терроризм. Поэтому общественности все-таки удалось добиться включения данного вопроса в тематику заседаний Комиссии по правам человека.

Следившая за политическими событиями семья Очоа очень боялась, что Эскобар, совсем осатанев, решит устроить катастрофу поистине апокалиптических масштабов. Предчувствие их не обмануло. В начале марта Вильямисар получил от Очоа взволнованную записку: «Срочно приезжайте, может произойти нечто ужасное». Выяснилось, что Пабло Эскобар прислал письмо с угрозой взорвать пятьдесят тонн динамита в историческом районе Картахена-де-Индиас, если не будут наказаны полицейские, бесчинствовавшие в пригородах Медельина. За каждого парня, убитого не в бою, Эскобар обещал взрывать сто килограммов динамита.

Невыдаванцы долгое время относились к Картахене как к неприкосновенной святыне, однако 28 сентября 1989 года взрыв сотряс фундамент отеля «Хилтон». Посыпались стекла, и погибли два врача, которые присутствовали на конгрессе, проходившем в гостинице. С той поры стало ясно, что война не пощадит даже город, признанный памятником Всемирного наследия. Новые угрозы Эскобара не оставляли никаких сомнений в том, что так оно и будет.

Президент Гавирия узнал об этом от Вильямисара за несколько дней до истечения срока ультиматума.

– Теперь борьба идет уже не за Маруху, а за спасение Картахены, – сказал Вильямисар в надежде убедить президента.