История политических и правовых учений: Учебник для вузов

Карл Шмитт (1888—1985), немецкий правовед и политолог, занимает промежуточную позицию между традиционным и радикальным консерватором, в особенности когда он отстаивает желательность увеличения государственного вмешательства в политическую жизнь и видит в том надежную гарантию защиты собственности и порядка. Он современник Веймарской республики, ставший проницательным аналитиком и истолкователем ее политических и правовых институтов, особенно в период послевоенного десятилетия, экономической депрессии и возвышения нацизма. Обратившись к анализу парламентаризма вообще и германского в особенности, он констатировал, что аргументация в пользу представительного парламентского правления, выдвинутая либералами XIX в., основывалась на рациональной вере в то, что открытые дискуссии в среде народных избранников будут склонять парламент к выбору в пользу публичного блага. Однако современная политическая деятельность базируется на деятельности дисциплинированных, организованных партий, которые стремятся заручиться голосами избирателей при помощи пропагандистского обращения к их чувствам и экономическим эгоистическим интересам. В результате парламентарии оказываются связанными партийной дисциплиной и уже не в состоянии принимать решения на основе рационального обсуждения проблематики общего блага. Решения отныне принимаются не в парламенте, а в комитетах и «за закрытыми дверями» и принимаются одними лидерами партийных фракций.

В цикле работ 1928—1931 гг., завершившихся трактатом «Защитник конституции», Шмитт развил эту аргументацию и провел мысль о том, что конституция Веймарской республики основывается на социальных и политических взглядах и предпочтениях предшествующего века и потому совершенно неприменима к современной обстановке. Своеобразие переживаемого исторического периода обусловлено особой природой германских политических партий и своеобразием взаимоотношений между политикой и экономикой в республике. Большинство партий представляют собой всего лишь политические ассоциации, которые обслуживают весьма специфические цели и задачи. Так, католики, социал-демократы, коммунисты и позднее национал-социалисты помимо партийной организации имеют также свои газеты, свои профсоюзы, культурные ассоциации, молодежные объединения и даже полувоенные организации. Для тех, кто принадлежит к перечисленным субкультурам, голосование выглядит менее всего неким выбором, но лишь подтверждением своей культурной (субкультурной) при надлежности. Вдобавок к этому существуют самые тесные узы между такими специфическими политическими партиями и соответствующими заинтересованными группами — союзами работников наемного труда, аграрными объединениями, ассоциациями лавочников и промышленным лобби. Однако самой опасной тенденцией, согласно Шмитту, следует считать угрозу перемещения экономических конфликтов в сферу государства, и это особенно заметно в попытках увеличивать заработную плату чисто политическими средствами. Это сопровождается увеличением неоправданных ожиданий, адресованных политическим институтам как таковым.

Главным выводом «Защитника конституции» стал следующий: поскольку Веймарская государственная система стала подчиняться плюральным (множественным) социальным интересам общества (экономическим, религиозным, политическим), это лишает государство его единства и суверенности. И как следствие, такое государство становится «тотальным государством», усиленно побуждаемым политически организованными социальными интересами к интервенции во все новые социальные области. В итоге становится неизбежной огромная роль государства в экономике. И хотя существующая законодательная власть по изложенным выше причинам не в состоянии отвечать потребностям новой исторической обстановки, Шмитт все же склонялся к тому, что необходимо создать более сильный и независимый парламент. Его институционным центром должен стать президент, правящий через посредство бюрократии и при поддержке армии.

Сильная авторитетная власть — это необходимое условие деполитизации и человеческого существования в условиях «тотального государства», которое есть следствие демократии. Дело в том, что исходный рационализм легальности уже открыто превращен в свою противоположность. Если большинство может произвольно — только потому что оно образует большинство — распоряжаться параметрами легальности и нелегальности, то оно может объявить о нелегальности прежде всего своих внутриполитических конкурентов. Кто имеет, скажем, 51%, тот может остальные 49% законным образом сделать нелегальными. «Он может законным образом закрыть за собой дверь легальности, через которую он прошел, и обходиться с партийно-политическим противником, — который, возможно, будет бить сапогом в закрытую дверь, — как с обыкновенным преступником» (Легальность и легитимность, 1932).