История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Требуя господства разума над влечениями, первые киренаики не возвышались, однако же, к общей системе блаженства. Они утверждали, что само по себе желательно то или другое отдельное удовольствие, общее же блаженство желательно не само по себе, а единственно для тех частных удовольствий, из которых оно составляется. Мы должны заботиться только о настоящем мгновении, которое одно нам принадлежит, тогда как прошедшее и будущее от нас ускользают. Полнее счастье даже невозможно для человека, ибо само удовольствие проистекает из потребности, т. е. из страдания, следовательно, имеет причину неприятную. Таким образом, в жизни хорошее перемешивается с дурным. Мудрый не всегда бывает счастлив, так же как безумный не всегда бывает несчастлив, а только большею частью. Лучшее правило: избегать излишнего. Мудрый не увлекается страстями, не завидует, не влюбляется, не имеет предрассудков, ибо все это порождение пустого мнения, но он страдает и боится, ибо это проистекает от природы. Справедливое и прекрасное киренаики также считали произведением не природы, а закона и обычая. Однако мудрый ничего не делает противозаконного, ибо за это положены наказания, а он соображается с мнениями людей. Но само по себе даже и то, что называется дурным делом, может приносить удовольствие, а потому быть добром. От общественных дел мудрый уклоняется: «Я выбрал средний путь, — говорил Аристипп, — не через власть и не через рабство, а через свободу, которая скорее всего ведет к блаженству».

Этим ограничивалось учение киренаиков. Причины же удовольствий и страданий они считали недоступными человеческому пониманию: мы можем сказать наверное, что ощущаем белизну или сладость, но что причина нашего ощущения в самом деле белое или сладкое, этого мы сказать не можем.

Очевидно, что эта теория разумного наслаждения, или так называемый эвдемонизм, близко подходила к софистике. Киренаики отправлялись от владычества разума над влечениями, но главною целью человека они поставляли все-таки удовлетворение влечений. Это неизбежно должно было вести их к смешению начал нравственных и материальных. Односторонность в понимании учения Сократа сближала их с противниками этого учения. Они брали из школы Сократа тот элемент, который наиболее совпадал с софистикой. Но вследствие этого теория наслаждения должна была пасть на внутреннем противоречии своих начал. Из позднейших киренаиков Феодор отрицал уже удовольствие и страдание, целью человеческой жизни он ставил нечто более общее: радость и печаль, одну проистекающую от мудрости, другую от безумия. Истинное благо, по его учению, заключается в мудрости и правде; противоположное тому есть зло, удовольствие же и страдание составляют нечто среднее между обоими. Здесь разумный элемент берет верх над влечениями. Гегезий, напротив, продолжал считать удовольствие и страдание основными началами всей человеческой деятельности, но у него они теряли уже всякое объективное значение. Он утверждал, что ничто не имеет цены само по себе, а все относительно: редкость, новость, пресыщение делают вещи совершенно различными для людей. Сама жизнь не имеет цены, мудрый ею не дорожит и точно так же желает смерти. Мудрый, говорил он, во всем имеет в виду только себя, ибо считает себя выше всех, и все, что он может получить, ничто в сравнении с тем, что он может дать.