История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Как стоики были продолжателями киников, так эпикурейцы являются наследниками киренаиков. Но и они возвели субъективное воззрение сократической школы на степень систематического миросозерцания. Впрочем, и в этом отношении они не произвели ничего существенно нового, в приложении к природе они целиком заимствовали атомистическое учение Демокрита, от которого они отличаются тем, что не физика играет у них главную роль, а этика. Такое заимствование было естественно, как скоро материя полагалась в основание всего сущего. Из двух противоположных начал бытия, разума и материи, которые у Платона и Аристотеля возводились к идеальному единству, стоики приняли за основание разум, эпикурейцы — материю, т. е. элемент бесконечного разнообразия, источник всех частных сил. Привести эти силы к каким-либо твердым основам нет возможности иначе, как признавши первоначальные, неделимые частицы, из которых все составляется. Философский материализм неизбежно к этому приходит. По этой теории, атомы движутся в пустоте, и из разнообразного их сочетания строится весь мир. Человек сам не что иное, как произведение материальных сил. Таким образом, материализм является у эпикурейцев основным началом как теоретического, так и практического их учения. В познании единственным мерилом истины они считали внешние чувства. Человек все свои впечатления получает извне, разум приводит эти впечатления в соотношение между собою и обобщает их, но выработанный таким способом положения нуждаются в поверке, которую опять может дать один опыт. Одним словом, эпикурейская система познания — чистый сенсуализм. Они являются предшественниками Локка и французской школы XVIII века. В практической же области основное их начало — счастье или наслаждение. Оно составляет цель человека, к нему стремится всякое живое существо. Это единственное безусловное добро, точно так же как страдание — единственное безусловное зло. Но эпикурейцы не поставляли, как киренаики, целью человека отдельное наслаждение, а возводили теорию счастья к общим началам. Одно удовольствие может противоречить другому, следовательно, нужен между ними благоразумный выбор. Мало того: всякое наслаждение основано на потребности, т. е. на страдании, следовательно, всегда неразлучно со страданием. Избежать последнего можно, только стараясь освободиться от потребностей. Поэтому истинное счастье состоит не столько в положительном удовольствии, сколько в отсутствии страданий, точно так же, как истинное богатство состоит в умерении своих желаний. Высшая же цель человека — безмятежность духа, которая дается внутренним состоянием души, правильною деятельностью разума, умеющего отличать прочное наслаждение от преходящего. Таким образом, эпикурейцы в этом отношении пришли к одному результату со стоиками, отправляясь от противоположной точки зрения. Они также изображали идеал мудрого, сохраняющего свое спокойствие даже среди жесточайших страданий. У тех и у других личное начало является преобладающим.

Это начало вполне отражается в воззрениях эпикурейцев на нравственность и на политику. Добродетель, по их понятиям, не что иное, как средство для доставления человеку счастья. Пользою определяется правда, которая состоит в том, чтобы друг другу не вредить. Польза же составляет цель всякого общежития. Государство и закон установляются волею людей для взаимного обеспечения. Единственное основание права — договор; где нет договора, нет и права. Но так как люди вступают в договор для собственной пользы, то как скоро закон перестает быть полезным человеку, так он теряет для него обязательную силу. Однако, имея в виду, что законы вообще установляются для пользы людей, их следует уважать. Безумный старается обойти закон, чтобы приобрести себе лишнее; мудрый, напротив, исполняет его, зная, что нет возможности избежать воздаяния за несправедливость. Соблюдать законы и жить в мире со всеми — единственное средство достигнуть счастья и избавиться от постоянного страха наказания. Мудрый не вмешивается однако в государственные дела, когда этого не требует необходимость, ибо эти занятия нарушают безмятежность духа.

Из всего этого ясно, что учение эпикурейцев было отрицанием нравственного закона, которому люди обязаны подчиняться. Все выводилось из личной пользы и личной воли человека. Возражая на эти воззрения, стоики справедливо говорили, что по началам эпикурейцев, преступление состоит не в том, чтобы украсть, а в том, чтобы попасться в воровстве. И точно, как скоро в основание всей человеческой деятельности полагается личное счастье, нравственное начало должно исчезнуть. Все ограничивается большим или меньшим благоразумием.