Все то, что можно было извлечь из земли и исключить из собственного потребления, грузилось в вагоны и отвозилось на городской рынок или на причалы. Легкость коммерциализации начала быстро стимулировать рост производства.
Собственники старались увеличивать обрабатываемые площади и производительность уже используемых земель. Для достижения первой из этих целей были заняты пустовавшие земли, а также склоны гор, там, где крутизна рельефа позволяла их возделывать. В 1875 г. подсчитали, что «сорок лет назад обрабатываемая площадь составляла примерно треть нынешней»; в то время уже стали «редчайшими рощи, где еще недавно охотились на кабанов и ланей». Переход пустырей в собственность вырисовывался еще в XVIII в., но стал более интенсивным после 1850 г. До этой даты, пишет Алберту Сампаю, наибольшую часть горных склонов в провинции представляли собой пустоши или общие земли жителей какого-либо церковного прихода. Там пасли скот всех владельцев, вырубали деревья или заготавливали дрова все желающие. Затем эти земли были поделены. Каждый получил свою пашню, размеченную межами; вслед за этим хозяин ограждал ее сплошной изгородью и окончательно закреплял в частную собственность. Гражданский кодекс (1867) законодательно исключил из закона общинную собственность и освятил подробные нормы права на «разгораживание» (tapagem); это слово — неологизм, что само по себе показывает, как много это разгораживание содержало в себе нетрадиционного.
Другими последствиями давления торговли на сельское хозяйство стали сокращение части зарплаты, выдававшейся натурой, замена длительной аренды земли контрактами на более короткий срок и трехгодичная ротация фуражом и вследствие этого — увеличение поголовья скота. Механизация землепашества была ограничена отдельными случаями капиталистических хозяйств или усилиями пионеров этого дела, воодушевленных существовавшей в то время интенсивной пропагандой в печати и на выставках. В целом же использовавшейся энергией оставалась мускульная сила работников и тягловая сила волов. Техническим нововведением, получившим распространение, стала замена тысячелетней деревянной сохи металлическим плугом, позволявшим глубже рыхлить почву и тем самым увеличивать производство продукции. Но даже это нововведение не было повсеместным; еще сегодня в местах хранения сельскохозяйственных орудий в провинциях Бейры и Траз-уж-Монтиш можно встретить сохи доримского типа, которые использовались в начале XX века. И в наши дни используются воловьи упряжки примитивного типа, точно такие же, какие можно видеть на средневековых рисунках.
Огромный рост производства сельскохозяйственной продукции и основанной на ней торговли благоприятствовал собственникам земли и глубоко изменил жизнь мелких и средних хозяев. Первые отделились от крестьянской массы и образовали «класс среднего достатка»; вторые, бывшие скромные земледельцы, начали жить как «господа», сменив место жительства на загородные дома или на город.
Показатели роста благосостояния широкого слоя среднего класса весьма многочисленны. Лиссабон, который в течение первой половины века прозябал в границах, очерченных еще Помбалом, совершил скачок со 160 000 жителей в 1864 г. до 3 911 000 в 1890-м. Городская топография четко демонстрирует этот скачок; половина Лиссабона отстроена в XIX в.: кварталы Гомиш-Фрейри, Анжуш, Эштефания, проспекты Парка, а также Эштрела, Кампу ди Оурики, Лапа, Алкан-тара, Белен обновились за счет новых зданий. Большинство из них предназначалось для аренды; они не были индивидуальным жильем. Дома в несколько этажей поражали буржуазной роскошью: отделкой камнем, изразцами, множеством литья, штукатуркой под мрамор, имели широкие коридоры и много комнат. Количество строений 1800-х годов велико также в Порту; именно в этом растущем городе в ту пору возникли «острова» — концентрация нищих жилых домов в окрестностях. Эта огромная масса строений по всей стране (но гораздо менее плотная в провинции Алентежу) указывает на то, что гражданское строительство было в XIX столетии, как и в XX в., предпочтительной формой частных инвестиций; португальцы продолжают считать, что, «имея вещь без корня, не соорудишь фундамента». По сравнению с частным общественное строительство было совсем невелико. Государственные службы — казармы, больницы, школы — действовали в бывших монастырях. Среди немногих крупных сооружений, возведенных в столице по инициативе государства, — Лиссабонская тюрьма; из наиболее представительных частных — «Колизей развлечений» (Coliseu dos Recreios) и арена для корриды «Кампу-Пекену».