История Португалии

Какие следы оставила эта длительная и глубокая репрессивная деятельность в характере португальцев и последующем развитии страны? Мыслители XIX в. видели в ней основную причину упадка Португалии. «Могила нации» — знаменитое выражение, использованное Антеру ди Кенталом в своей знаменитой лекции об упадке народов Пиренейского полуострова. Но это слишком простое объяснение. За сто лет до того Помбал утверждал, что «могила» была в другом, — он указывал на деятельность иезуитов. Но последние были единственной силой, как-то ограничивающей диктат инквизиции. На самом деле появление и деятельность «Святой службы» уже сами по себе были признаком упадка и продолжали более раннюю линию нетерпимости, проявлявшуюся, например, в антиеврейской политике Мануэла I. Деятельность инквизиции могла развиваться без внутреннего сопротивления, так как не существовало экономически и духовно независимого среднего класса, и такая ситуация также сложилась намного раньше. Поэтому не следует видеть в инквизиции причину кризиса. Но эта организация институционализировала и распространила дух нетерпимости, являющийся дурной стороной характера португальца. Она организовала и морально оправдывала доносительство и культурный геноцид, возникший, как мы видели, вместе с независимым государством. И из-за нее этот дух сохранялся, как непогашенный огонь, с каждым порывом ветра истории вновь разгораясь доносами, преследованием за убеждения и кострами.

47. Эпическое сознание и его метаморфозы

Великие географические открытия превратили маленькую Португалию в державу мирового значения, так как театром деятельности португальцев стал весь мир. «По всей Земле слышны их голоса, и до границ мира раздаются их слова» (Дамиан ди Гойш). Это событие нашло отражение в ментальном и эстетическом плане. Представление самых образованных умов о собственной стране совершенно изменилось. В середине XV в. образ, который можно уловить, например, на страницах Фернана Лопиша, — это образ бедного уголка земли, населенного крепким, здоровым народом, яростно борющимся, чтобы не попасть под власть могущественного и сильного соседа. Сто лет спустя образ уже иной: огромное пространство «от Геркулесовых столпов до Китая, где благодаря нашим трудам все знают закон Христа» (Гойш). Самым красноречивым выразителем этого эпического сознания являлся Камоэнс, но хронологически он был далеко не первым. Хроники Зурары уже проникнуты эпическим духом, и, когда король Мануэл I принял армиллярную сферу в качестве национального символа, он тем самым наиболее ясно заявил о возможности вселенского характера португальской монархии.

Камоэнс опубликовал «Лузиады» в 1572 г. в Лиссабоне, проведя много лет в Индии. С формальной точки зрения речь идет об эпопее, созданной по классическому образцу, а следовательно, в ренессансном вкусе. В Европе публиковались и другие эпические поэмы. Но удивительным новшеством камоэнсовской эпопеи было то, что темы ее взяты не из античности, а из самой португальской истории.

Ее герои не воображаемые, они не греки или римляне: они реальны и они португальцы. Вместо Цезаря автор обещает говорить об Афон-су Энрикише, вместо Энея воспеть Васко да Гаму. В самом деле, португальские герои превосходят любых других; Александр и Траян, например, просто теряются в сравнении с ними. А потому «померкнут песнопенья древней музы пред подвигом святым дружины Луза»[106]. Речь идет о португальцах. И, выслушав поэму, король должен сделать вывод, что достойнее: «Владеть таким народом иль всем миром?» Это чувство гиперболизированного восхищения пронизывает всю поэму от первой до последней строфы.