История правления короля Генриха VII

Во-первых, полномочия Звездной палаты[121], прежде опиравшиеся на древнее общее право[122] королевства, были для некоторых случаев подтверждены актом парламента. Этот суд есть одно из мудрейших и благороднейших учреждений этой страны. Ибо в распределении полномочий между ординарными судами (кроме высокого суда парламента), в каковом распределении Суд королевской скамьи ведает уголовными делами, Суд общих тяжб — гражданскими делами, Суд казначейства — делами, связанными с королевским доходом, а Суд лорда-канцлера обладает преторской властью[123] в крайних случаях смягчить суровость закона совестью доброго человека, за Королевским советом всегда оставалась высшая власть в делах, которые примером или последствиями могли затронуть интересы государства. Если такое дело было уголовным, то Совет обычно заседал в палате, именуемой Звездной палатой, если гражданским, то в белой палате, или Уайт-холле. И как Суд лорда-канцлера обладал преторской властью решать дела по справедливости, так Звездная палата обладала цензорской властью в делах о преступлениях, караемых смертью. Этот суд Звездной палаты составлен из добрых элементов; в него входят четыре рода лиц: члены Совета, пэры, прелаты и главные судьи; дела, им рассматриваемые, также главным образом четырех родов: акты насилия, мошенничество, прочие виды преступного обмана и действия, ведущие к преступлению, караемому смертью, или особенно отвратительные, но не доведенные до конца. Главное же, против чего был направлен этот акт, это насилие и две основные опоры насилия: массовые сборища, с одной стороны, и своевольное поведение знати — с другой.

От забот об общем мире в стране король обратился к заботе о мире в королевском доме и безопасности своих высших чиновников и советников. Соответствующий закон имел, однако, несколько странные содержание и направленность. А именно, он гласил, что если кто-либо из королевских слуг, саном ниже лорда, замышляет убийство кого-либо из королевских советников или лорда королевства, то его приговаривают к смерти[124]. Полагали, что этот закон был делом рук лорда-канцлера, который, будучи человеком суровым и высокомерным и зная, что при дворе у него несколько смертельных врагов, обеспечивал таким образом собственную безопасность; ему удалось растворить коварство своего замысла в общих формулировках закона, разделив указанную привилегию со всеми другими советниками и пэрами, но при этом он все же не решился распространить действие этого закона на кого-нибудь, кроме лиц, состоящих на королевской службе, чтобы закон не оказался слишком суровым для рядового дворянства и других незнатных людей королевства, которые в том, что для всякого уголовного преступления[125] намерение будет приравнено к деянию, могли видеть покушение на их древнюю свободу и на милосердие законов Англии. Все же довод, приводимый в этом акте (а именно, что злоумышляющий против жизни советников может рассматриваться как косвенно злоумышляющий против жизни самого короля), приложим ко всем подданным в той же мере, что и к придворным. Похоже, что тогда этой меры было достаточно для целей лорда-канцлера; но он дожил и до нужды во всеобщем законе, ибо стал позднее столь же ненавистен всей стране, как ранее был ненавистен двору.

После мира в королевском доме заботы короля распространились на мир в частных домах и семействах; с этой целью был принят прекрасный нравственный закон, гласивший следующее: захват и увоз женщин силой и против их воли (кроме состоящих под опекой и крепостных) подлежит смертной казни. Парламент мудро и справедливо решил, что насильственное завладение женщиной (даже если позднее посулами было получено согласие) представляет собой изнасилование, только растянутое во времени, ибо первое насилие определяет и характер всего, что происходит позднее.

Был принят и еще один закон, для охраны общего спокойствия и предотвращения убийств, которым вносились следующие изменения в общее право королевства: по общему праву королевский иск в случае убийства мог быть предъявлен только по прошествии года и одного дня, которые предоставлялись пострадавшей стороне для предъявления иска путем апелляции[126]; поскольку же опыт показал, что нередко пострадавшая сторона, подкупленная или уставшая от судебного преследования, прекращала иск, что при этом к концу указанного срока дело оказывалось практически забытым и что поэтому преследованием по королевскому иску путем публичного обвинения (всегда более действенному flagrante crimine[127]) пренебрегали, поскольку было определено, что иск путем публичного обвинения может предъявляться в любое время в течение этого года и дня так же, как и позднее, не лишая при этом пострадавшую сторону права предъявления иска со своей стороны.