При этом враждебность последнего в последовавшие за описанными событиями ужасные годы ни одна страна не испытала на себе так же сильно, как Лифляндия. Наступало столетие, в котором жившие тогда современники обычно сравнивали московитов с турками. Оба противника оказались совершенно чуждыми западному миру и одинаково ужасными. Поэтому лифляндские гуманисты рассматривали оборонительную борьбу европейцев с турками и московитами как части одного целого, в которой Рига стояла рядом с Веной.
Между Польшей и Швецией
Борьба за порядок наследования между католической Польшей и протестантской Швецией, разгоревшаяся на рубеже веков, не только повлияла на дальнейшую судьбу Лифляндии, но и определила расстановку сил государств в бассейне Балтийского моря, а также перспективы осуществления Контрреформации на Северо-Востоке. Когда католик из династии Ваза король Польский и Шведский Сигизмунд III присоединил 12 марта 1600 года Эстляндию к Польской империи, в ответ на это провинция присягнула регенту и наследному принцу Швеции протестантского вероисповедания герцогу Карлу Зедерманландскому, который высадился в Ревале, прогнал поляков из Эстляндии и начал борьбу за Лифляндию.
Еще зимой 1600/01 года Карл провел переговоры с лифляндской знатью, а 13 июля 1602 года он выдал дворянам Дорпатского епископства привилегии, в которых наряду с другими обещаниями высказал свое согласие на объединение Дорпатского епископства с Вирландом и Харью в одну епархию. Днем раньше датировано разрешение Карла сделать в перспективе то же самое дворянам Венденского и Пернавского округов. В результате почти все лифляндские дворяне, ведомые бывшим предводителем дворянства Иоганном Тизенгаузеном, практически добровольно стали сражаться на стороне Швеции. В обосновании такого их поведения еще весной 1601 года Тизенгаузен сделал заявление, в котором наряду с жалобами на притеснения протестантской религии со стороны польских католиков содержался также отказ немцев от польской защиты. При этом он подчеркнул, что согласие лифляндцев на польскую защиту было неразрывно связано с гарантированными поляками привилегиями, а поскольку обещания привилегий оказались нарушенными, то это освободило лифляндцев от принесенной ими присяги. «Одно без другого существовать не может», – резюмировал Тизенгаузен.
Карлу не удалось привлечь на свою сторону только город Ригу, хотя в 1601 году он не менее шести раз обращался к горожанам с различными обещаниями и даже угрозами. Пытался воздействовать на них и Тизенгаузен, гарантируя им от имени дворянства свою поддержку. Члены городского совета, находившиеся под сильным польским влиянием, не хотели рисковать своим властным положением, опиравшимся на покровительство Польши, и терять преимущества в торговле, которые город получил благодаря принадлежности к Речи Посполитой. Это касалось, прежде всего, основанного на кредитах и довольно рискованного бизнеса по вывозу из белорусских и литовских земель древесины и золы, который, между прочим, в дальнейшем сохранялся даже в годы изменившихся политических отношений. И такая позиция Риги являлась ярким примером того, насколько сильно зависело поведение всех старинных торговых городов от купеческих интересов и как трудно им давалось принятие ответственных политических решений при опоре на традиционное чувство собственного достоинства.
После быстрых первоначальных военных успехов Швеция потерпела целый ряд поражений. В результате перешедшее на сторону Карла лифляндское дворянство либо начало колебаться, теряя свою благонадежность, либо стало истекать кровью на полях сражений, примером чему может послужить битва под Кокенгаузеном в 1601 году[158]
. Когда же Карл Зедерманландский, ставший с 1604 года королем Швеции Карлом IX, в середине лета 1605 года захотел осадить Ригу, чтобы придать войне новый поворот, то 17 сентября в битве при Кирхгольме[159] на Западной Двине он потерпел сокрушительное поражение от польских деблокирующих войск и вынужден был бежать. Причем во время этого бегства жизнь ему, пожертвовав собой, спас лифляндский дворянин Генрих фон Вреде.Попытка Швеции завоевать Лифляндию полностью провалилась, а край буквально захлестнуло нашествие разного рода паразитов. Население страдало от голода и других ужасов, которые принесла с собой война. Дошедшие до нас записи буквально пестрят страшными подробностями. Край, терзаемый постоянно сменявшими друг друга вражескими войсками, оказался в отчаянном, можно даже сказать, беспомощном положении, что хорошо просматривается на судьбе богатого и многочисленного рода росов. Из девятнадцати мужчин, об общественном положении которых нам известно, девять человек были за шведов, шестеро – за поляков, а четверо постоянно переходили от одной стороны к другой.