История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса

Леди продолжала свою историю так:

– Однажды вечером, среди веселого разговора в саду, Горацио шепнул Леоноре, что он хотел бы немного пройтись с нею наедине; потому что ему надо сообщить ей нечто очень важное.

– Вы уверены, что важное? – сказала с улыбкой Леонора.

– Надеюсь, и вам оно покажется таким, – ответил он, – коль скоро все будущее счастье моей жизни зависит только от этого.

Леонора, подозревавшая, что сейчас произойдет, была не прочь отложить объяснение до другого случая, но Горацио, почти преодолев смущение, поначалу мешавшее ему говорить, сделался теперь так настойчив, что она наконец уступила; и, покинув остальное общество, они свернули в сторону, на безлюдную дорожку.

Сохраняя некоторое время строгое молчание, они отошли довольно далеко от остальных. Наконец Горацио остановился и, мягко взяв за руку Леонору, которая, дрожа и бледнея, стояла перед ним, глубоко вздохнул, потом со всею вообразимой нежностью заглянул ей в глаза и прерывающимся голосом воскликнул:

– О Леонора! Неужели я должен объяснять вам, на чем зиждется будущее счастье моей жизни! Позволено ли мне будет сказать, что есть нечто, принадлежащее вам, что служит помехой моему счастью и с чем вы должны расстаться, если не хотите сделать меня горестным несчастливцем?

– Что же это такое? – спросила Леонора.

– Разумеется, – сказал он, – вас удивляет, как мне может не нравиться что-либо принадлежащее вам; но, конечно, вы легко угадаете, о чем я говорю, если это – то единственное, за что я отдал бы взамен все богатства мира, будь они моими… О, это то, с чем вы должны расстаться, чтобы тем самым подарить мне все на свете! Неужели Леонора все еще не может – вернее, все еще не хочет догадаться? Тогда позвольте мне шепнуть ей на ушко разгадку: это ваше имя, сударыня. Расстаться с ним, снизойти к моей просьбе стать навек моею – вот чем вы спасете меня от самой жалкой участи, чем превратите меня в счастливейшего из смертных.

Леонора, зардевшись румянцем и напустив на себя самый гневный вид, сказала ему, что, если бы она могла заподозрить, какое он ей готовит объяснение, ему не удалось бы заманить ее сюда; он ее до того удивил и напугал, что теперь она просит как можно скорее отвести ее обратно к остальным гостям, – что он и выполнил, дрожа почти так же сильно, как она.

– Ну и дурак, – вскричала Слипслоп, – сразу видно, что ничего не смыслит в женском поле!

– Верно, сударыня, – сказал Адамс, – мне кажется, вы правы; я бы, если б уже зашел так далеко, добился бы от нее ответа.

А миссис Грэйв-Эрс [73] попросила леди опускать в своем рассказе все грубые подробности, потому что ее от них коробит.

– Хорошо, сударыня, – сказала леди. – Коротко говоря, не прошло и месяца после этого свидания, как Леонора и Горацио пришли, что называется, к полному взаимному согласию. Все церемонии, кроме последней, были уже свершены, выправлены все нужные бумаги, и через самое короткое время Горацио предстояло вступить во владение предметом всех своих желаний. Я могу, если угодно, прочитать вам по одному письму от каждого из них. Письма эти запали мне в память от слова до слова; они дадут вам достаточное представление об их обоюдной страсти.

Миссис Грэйв-Эрс не пожелала слушать письма; но вопрос этот, будучи поставлен на обсуждение, был решен против нее голосами всех остальных пассажиров, причем пастор Адамс проявил большую горячность.

Горацио к Леоноре