История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса

Спутники их были так увлечены горячим спором о разделе награды за поимку неповинных людей, что совсем не прислушивались к их разговору. Но вот они подошли к дому судьи и послали одного из слуг известить его честь, что они поймали двух разбойников и привели их к нему. Судья, только что воротившийся с лисьей травли и еще не отобедавший, велел свести пойманных на конюшню, куда за ними повалили толпой все слуги в доме и народ, сбежавшийся со всей округи поглядеть на вора, будто это было необычайное зрелище или будто вор отличается с виду от прочих людей.

Судья, изрядно выпив и повеселев, вспомнил о пойманных и, сказав своим сотрапезникам, что будет, пожалуй, забавно полюбоваться на них, приказал привести их пред свое лицо. Не успели они вступить в зал, как он принялся распекать их, говоря, что случаи разбоя на большой дороге до того участились, что люди не могут спокойно спать по ночам, и заверил их, что они будут осуждены, для острастки другим, на ближайшей сессии. Судья довольно долго изливался в этом духе, пока его секретарь не напомнил ему наконец, что не лишним было бы снять свидетельские показания. Судья велел ему заняться этим, добавив, что сам он тем часом раскурит трубку. Покуда секретарь усердно записывал показания молодца, выдававшего себя за ограбленного, судья столь же усердно подтрунивал над бедной Фанни, в чем от него не отставали все его застольные друзья. Один спросил: неужели ей предстоит быть осужденной ради какого-то рыцаря с большой дороги? Другой шепнул ей на ухо, что если она еще не обзавелась животом, то он к ее услугам. [115] Третий сказал, что она, несомненно, в родстве с Турпином. На это один из сотрапезников, великий остроумец, тряся головой и сам трясясь от смеха, возразил, что, по его мнению, она скорее в близкой связи с Турписом, – что вызвало общий хохот. Так они долго изощрялись в шутках над бедной девушкой, когда кто-то из гостей углядел высунувшуюся у Адамса из-под его полукафтанья рясу и вскричал:

– Что такое! Пастор?

– Как, любезный, – говорит судья, – вы выходите грабить в облачении священника? Позвольте мне вам сказать, что ваша одежда не даст вам права рассчитывать на неподсудность светскому суду. [116]

– Да, – сказал остроумец, – из высоких прав ему предоставлено будет одно: быть вздернутым высоко над головами людей, – на что последовал новый взрыв хохота.

И тогда остроумец, видя, что его шутки имеют успех, взыграл духом и, обратившись к Адамсу, вызвал его на фехтование стихами, а чтоб его раззадорить, сам сделал первый выпад и произнес:

Molle meum levibusque cord est vilebile telis. [117]

Адамс, бросив на него неизъяснимо презрительный взгляд, сказал, что он заслуживает плетки за свое произношение.

– А вы чего заслуживаете, доктор, – возразил остроумец, – если не умеете ответить с первого раза? Хорошо, я подам за тебя строку, тупая голова, – на «S»:

Si licet, ut fulvum spectatur in ignibus haurum. [118]

– Как, и на «М» он не может? Хорош пастор! Что же ты не догадался украсть заодно с рясой немного пасторской латыни?

– Если б он и догадался, – сказал тогда другой из сотрапезников, – вы все равно пришлись бы ему не по зубам; я помню, в колледже вы были сущим дьяволом в этой игре. Как вы, бывало, ловили свежего человека! Из тех же, кто вас знал, никто не смел с вами состязаться.

– Теперь-то я все это перезабыл, – вскричал остроумец, – а раньше, верно, справлялся не худо… Позвольте, на чем же я кончил? На «М»… так… м-да…

Mars, Bacchus, Apollo, virorum… [119]

Да, в былое время я умел это делать неплохо…

– Э! Шут вас унеси, вы и сейчас отлично справляетесь, – сказал его приятель, – во всей Англии вас никто не перешибет.

Больше Адамс не мог стерпеть.

– Друг, – сказал он, – у меня есть восьмилетний сын, который подсказал бы тебе, что последний стих звучит так:

Ut sunt Divorum, [120]

Mars, Bacchus, Apollo, virorum.

– Спорю с тобой на гинею, – сказал остроумец, бросая монету на стол.

– И я с вами вполовину! – воскликнул второй.

– Идет! – ответил Адамс, но, сунув руку в карман, вынужден был пойти на попятный и сознаться, что у него нет при себе денег, что вызвало общий смех и утвердило торжество его противника, столь же неумеренное, как и хвалы, которыми венчало его все общество, утверждая, что Адамсу следовало походить подольше в школу, перед тем как идти на состязание в латыни с этим джентльменом.

Секретарь между тем снял показания как с того молодца, так и с тех, кто захватил обвиняемых, и положил записи пред судьей, который привел всех свидетелей к присяге и, не прочитав ни строчки, приказал секретарю написать приказ об аресте.

Тогда Адамс высказал надежду, что его не осудят, не выслушав.